Терминологическая деривация в языке науки: когнитивность, семиотичность, функциональность
Шрифт:
В таблице 2 зафиксированы наиболее частотные детерминанты-квалификаторы рассматриваемых терминов.
Таблица 2
Как видно из таблицы 1, полностью идентифицируются концептуальные детерминанты по 7 позициям из 22 (эффект соразмерности понятий): и речь, и язык квалифицируются как 1) стиль; 2) система; 3) деятельность; 4) способ, манера…; 5) форма; 6) вид, разновидность…; 7) способность…
Отмечаются явления концептуально-терминологической субституции и взаимной идентификации, когда язык трактуется «через» речь, речь – через язык; речь – посредством стиля, стиль – посредством речи (ср.: в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля определение речи посредством языка отсутствует).
В микропарадигме «язык», по нашим данным, максимальная корреляция (идентификация) зафиксирована с концептом «стиль» (26,4 % всех случаев из проанализированного фрагмента – блока дефиниций); с концептом «речь» – 18,7 %; «система» – 17,6 %; «средство» – 14,7 %).
В микропарадигме «речь» доминирует трактовка через «язык» – 26 %; определение через «форма» – 21,7 %), «стиль» – 19 %.
С другой стороны, в аспекте функционального подхода (как оппозиции формальному), связанного с развитием функциональной грамматики (С. Дик, В.Г. Гак, А.В. Бондарко, Г. Хельбиг и др.), с функциональным моделированием речевой деятельности (Г.М. Ильин, Г.С. Цейтин и др.), разработкой теории языка по оси «система – функция» (А. Мартине) и т. д., отсутствие в функциональной системе координат детерминанта-квалификатора «функция», на наш взгляд, несколько искаженно представляет современный уровень развития прагматики языка и речи и их реальный статус, т. н. лингвистический modus vivendi.
Резюмируя, следует признать, что не совсем корректно в логико-философском и языковедческом плане рассматривать язык в отрыве от речи: в реальном познавательном процессе они находятся в неразрывном единстве, составляют стороны, моменты единого процесса познания. Думается, уместно употребление составных обозначений типа «язык-речь», «языкоречевой» в ряде исследований по данной проблеме (см.: Павлов 1985: 8–9),
Перспективна идея о том, что «каждый факт имеет два сечения, две плоскости… Принимая положение о неразрывной связи отношения на принципе взаимообусловленности, мы не должны отказываться от тех методических преимуществ, которые дает в руки языковедов рассмотрение языка и речи как двух отдельных явлений. Это различение, бесспорно, создает условия для применения новых и необычных для языкознания методов, значительно расширяет традиционную научную проблематику, открывает новые аспекты в старых проблемах и дает возможность более глубокого и более точно дифференцированного познания изучаемых явлений» (Звягинцев 1967: 107). Особую актуальность сегодня данная позиция имеет при исследовании и определении понятия языка науки, соответствующего объективным фактам лингвистической реальности конца XX – начала XXI века.
Подача во многих словарях терминов «язык» и «речь» как многозначных, что обусловлено качественной природой слова и связано с законом его многозначимости, с «законом лексической полисемии» (Будагов 1972: 140), отражает сложность семантической структуры этих номенов и особенность характера внутрисловных семантических связей, специфику их семантической позиции. В этом разрезе язык и речь также рационально рассматривать как явления взаимно идентифицируемые, взаимозаменяемые, связанные отношениями субституции, являющейся как бы функциональным следствием полисемии.
Возможно, именно этими причинами обусловливается (и объясняется) многогранность и внешняя гетерогенность в интерпретации языка науки на втором этапе концептуальной эволюции.
Язык науки признается то как «функциональная подсистема общелитературного языка», «целостная и самостоятельная функциональная разновидность общелитературного языка» (Даниленко 1977: 10; 1986: 9), как функционально-речевая разновидность общелитературного языка или «научный стиль речи…
С позиций «интеллектуализации языка» и «деформации единого (реального) языкового сознания под воздействием научной формы общественного сознания» «язык науки» выступает в некоторых работах «прежде всего как системы научных понятий в том виде, в котором они, взаимодействуя с высшими формами теоретического мышления, составляют план содержания многочисленных научных терминологий» (Денисов 1974: 80; 87). Развивая семиотический аспект данного положения, автор далее приходит к необходимости разграничивать: «…языки (концептуальные схемы) науки…» и «функциональные стили, имеющие тематические… прагматические, речевые… теоретико-информационные различия, проявляющиеся в противопоставлениях форм и уровней общественного сознания, видов деятельности, условий общения, форм и видов реализации языка в речи и т. д.» (ср.: дизъюнкция «язык – речь») – с последующим введением «третьего подразделения: языки и стили научно-технической литературы» (ср.: конъюнкция «язык и речь») (там же: 90; о разграничении понятий языка науки и функционального научно-технического стиля речи см.: Денисов 1970).
На несформированность однозначной позиции при статусировании понятия языка науки, кроме уже отмеченных аспектов, указывает отсутствие единства и в принципиальном вопросе: континуум это или совокупность дискретных феноменов: язык науки (см.: Даниленко 1977; Рубашкин 1973; Кутина 1964; Гвишиани 1986; Моррис 1983; Чиныбаева 1984 и др.) – или языки науки (см.: Звягинцев 1967; Денисов 1969; 1970; Левитский 1971; Лихин 1974; Андрющенко, Караулов 1987 и др.); результат (продукт) ли это универсальной тенденции к интеграции (феномен центростремительности) – или следствие дезинтеграционных процессов (феномен центробежности).
Эволюция прикладного языкознания (особенно лингводидактический аспект) обусловила как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике появление и функционирование соответствующих понятий: «подъязык» (с 1959 г.) (о теоретико-методологических основах см.: Андреев 1967; Городецкий, Раскин 1971; Левитский 1971; Лейчик 1979 и др.), «субъязык» (Звягинцев 1967), «микроязык», «подстиль научной речи», «подвид научной прозы» (Левитский 1971; Митрофанова 1985; Буянова 1989; 1991; 1992 и др.) и т. п. как конституентов более широкого концепта – язык специальности (термины отечественной русистики). Это детерминировалось разработкой научных основ современных интенсивных методов обучения русскому языку как одному из мировых языков (ср.: существовавшая до 1993 года номенклатурная единица по филологическим наукам – специальность 10.02.01 – Русский язык (как иностранный), охватывавшая широкий спектр теоретических проблем в русле разработки научных основ презентации русского языка как средства овладения той или иной специальностью, комплекснотипологического изучения функциональноструктурной дифференциации специализированного (профессионального) речевого общения, исследования возможности особого моделирования подъязыков специальности и т. п.).
Все эти линии объединяются в отечественном языкознании многоаспектным филологическим – с учетом коммуникативно-прагматических установок – подходом, ориентацией на приоритетное исследование языка науки – в пределах самостоятельных подъязыков, рассматриваемых как «набор языковых элементов и их отношений в текстах с однородной тематикой» (Андреев 1967: 23); как «жанрово-тематическая разновидность языка науки, ограниченная определенными учебными дисциплинами» (Левитский 1971: 3), «минимальный набор лексических и грамматических категорий и элементов, необходимых для общения в узкой сфере деятельности и описания определенной предметной области» (Митрофанова 1985: 16) и т. д.