Терновая цепь
Шрифт:
– Что я тоже хочу умереть? – прошептала Корделия. Ей не приходило в голову, что она производит на других впечатление человека, утратившего всякую надежду и желание жить. – Джеймс, возможно, я безрассудна, но не склонна к суициду.
– И вот я подумал… неужели это я сделал тебя такой несчастной? Я совершил так много ошибок, но не хотел, не знал… И когда я увидел, что ты делаешь, то подумал: да, она в самом деле хочет умереть. И выбрала вот такой способ расстаться с жизнью.
Слова давались ему с трудом, и Корделия вдруг поняла, что им владеет не столько гнев, сколько отчаяние.
–
Джеймс схватил ее за плечи.
– Не рискуй своим здоровьем и жизнью, Маргаритка. Ты не можешь, не должна этого делать! Ты можешь ненавидеть меня, ударить меня, сделать со мной все, что тебе угодно. Изрежь мою одежду, спали мои книги. Разорви мое сердце в клочья и раскидай их по всей Англии. Но только не причиняй вреда себе… – Внезапно юноша привлек ее к себе, прижался губами к ее волосам, к щеке. Корделия положила руки ему на плечи, вцепилась в пиджак, не желая отпускать его. – Клянусь Ангелом, – глухо проговорил Джеймс, – если ты умрешь, я умру тоже, и после смерти мой дух будет преследовать тебя. Я не дам тебе покоя…
И он поцеловал ее. Возможно, он хотел лишь на мгновение коснуться ее губ, но Корделия ничего не могла с собой поделать: она прижалась к нему и поцеловала его в ответ. И почувствовала себя так, словно вдохнула свежий воздух после долгих недель, проведенных в подземной пещере, словно вышла на свет после заключения в каменном мешке.
Джеймс обнял ее за талию, прижал к себе. Они уже целовались прежде, и для нее это всякий раз было чем-то волшебным, чудесным, сверхъестественным; после этих поцелуев она долго не могла прийти в себя. Но сейчас в его поцелуе было нечто иное, нечто новое – безграничное отчаяние, чудовищная смесь всепоглощающей страсти, ярости и любви; и Корделия почувствовала себя словно во власти смерча, который оторвал ее от земли и унес высоко за облака, где ей нечем было дышать.
Джеймс прижал жену к стене, и она перебирала его мягкие темные волосы – это было такое знакомое ощущение. Он прикусил девушке нижнюю губу, и она почувствовала острую боль, но он смягчил ее поцелуем. Корделия приникла к Джеймсу, словно жаждущий к источнику; его поцелуй был горячим и сладким, как мед; услышав его страстный стон, она испытала безграничное счастье. Их поцелуи походили на путешествие, восхитительное путешествие по незнакомым странам, но в то же время это было возвращение домой. Он был ее жизнью, ее миром, ее солнцем.
– Маргаритка, – прошептал Джеймс, не отрываясь от нее, и по телу девушки пробежал электрический ток. – Ты представляешь, что было бы со мной, если бы тебя сейчас ранили или убили? Ты представляешь?
– Ой, господи боже мой!
На пороге стояла Эффи. Ее седые кудельки тряслись от возмущения. Корделия и Джеймс отскочили друг от друга; лицо Джеймса моментально приняло бесстрастное выражение, но Корделия залилась багровым румянцем.
– Эффи, – произнес Джеймс. – Дверь была заперта на ключ.
–
С этими словами она развернулась и потопала прочь. Джеймс взглянул на Корделию: у него был совершенно неподобающий вид, он был растрепан, пиджак расстегнулся, губы распухли от поцелуев.
– Маргаритка… не уходи… я избавлюсь от посетителя, кем бы он ни был… подожди меня наверху…
Но Корделия уже отступала, качая головой. Она так долго подавляла, держала за запертой дверью свои чувства, связанные с Джеймсом; и вот теперь, совсем чуть-чуть приоткрыв эту дверь, полностью утратила самообладание.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – быстро говорил юноша. – И показать тебе одну вещь.
– Нет, это уже слишком, – прошептала Корделия. – Сейчас для меня это слишком… я не могу…
Джеймс помрачнел. Корделия прикусила губу; ей так хотелось сказать, что она подождет его наверху, она так страстно желала его сейчас, что это походило на безумие. Все ее инстинкты кричали ей: «Будь с ним, не отпускай его, позволь ему любить себя».
Но именно наверху она находилась, когда он обнимался с Грейс на пороге этого дома. Рана еще не затянулась; она знала, что, несмотря на любовные признания Джеймса, не сможет изгнать из памяти ту ночь. Но и совладать с влечением к нему тоже не сможет. Это Корделия знала слишком хорошо.
– Завтра, – произнесла она. – Поговорим завтра, на балу.
Он молча кивнул; Корделия подобрала юбки и выбежала из комнаты, чуть не сбив с ног потрясенного Джесса Блэкторна, который топтался в вестибюле.
– Джесс, – пробормотал Джеймс. – Я, э… гм. Добрый вечер. Я не ждал тебя.
Джесс лишь приподнял брови. Джеймс не сразу вышел из кабинета; ему нужно было успокоиться. Ему казалось, что он еще чувствует прикосновения Корделии, вокруг еще витал аромат жасмина и пряностей. Юноша обессилел после всех этих треволнений; столько противоречивых эмоций ему пришлось испытать меньше чем за час: страх, гнев, потом отчаяние и, наконец, желание. И надежду, которая сразу же угасла. Надежда жестока, она ранит больнее всего.
Он вспомнил Джема и его уроки, взял себя в руки и вышел из кабинета. В холле его ждал недоумевающий Джесс. Эффи ушла успокаивать нервы, что было, наверное, к лучшему. Юный Блэкторн был одет в новое пальто оливкового цвета, выбранное по совету Анны, а в руке держал нечто вроде небольшой кожаной папки, из которой торчали листы пергамента. Джеймс сразу узнал записную книжку Татьяны, найденную в Чизвике.
– Я не вовремя? – осведомился Джесс.
«Да», – подумал Джеймс, но говорить об этом было поздно: все равно Корделия уже ушла. Кроме того, юноша показался ему сильно взволнованным. Джеймсу внезапно стало холодно, и вовсе не из-за сквозняков.