Терновая цепь
Шрифт:
– Я говорю это все не потому, что я наивен или глуп, – упрямо сказал Кристофер. – А потому, что способен размышлять не только о колбах и пробирках, хотя вам это, возможно, странно слышать. Мне приходилось наблюдать, как ненависть отравляет человеку душу. Она вредит не обидчику, а обиженному. Грейс ни от кого в этой жизни не видела добра. Да, она в свое время не пощадила Джеймса, но, если мы попытаемся отнестись к ней с милосердием, зло, которое она причинила, утратит силу, подобно чарам демона.
Он повернулся к Джеймсу.
– Ты проявил необыкновенную силу воли, ты нес все
– Черт бы тебя побрал, Кит, – буркнул Мэтью. – Когда это ты научился так хорошо разбираться в людях? Я думал, ты умеешь только переливать содержимое одной пробирки в другую и кричать «Эврика!».
– Согласен, в пробирках я понимаю больше любого из вас, – улыбнулся Кит.
Они сидели в гостиной, потому что Мэтью выказал необъяснимое отвращение к идее перейти в комнату отдыха после долгого разговора в библиотеке. В конце концов они так ничего и не решили, но Томас догадался, что Джеймс почувствовал себя намного лучше. Он не видел на лице друга такой беззаботной улыбки уже много лет – наверное, со времен поступления в Академию. Друзья поклялись, что поддержат Джеймса во всем, что бы он ни предпринял дальше, и, разумеется, пообещали вечно хранить тайну. Джеймс сказал, что сообщит родителям, когда те вернутся из Идриса; насчет остального он не высказался определенно, но сейчас в этом не было необходимости. Он мог обдумывать дальнейшие шаги столько, сколько потребуется.
Когда они поднялись со своих мест, Ари сказала:
– Знаешь, Джеймс, я так рада видеть вас с Корделией счастливыми. Настоящая любовь побеждает не только в книгах.
Джеймс и Корделия выглядели довольными, хотя и несколько смущенными, но Мэтью сидел, уставившись на свои руки, и Томас с Кристофером обменялись быстрыми взглядами. Пока остальные обсуждали, как можно оправдать Эрондейлов и как избавить Корделию от Лилит, Мэтью незаметно выскользнул из комнаты, а Томас с Кристофером вышли следом. Кристофер предложил партию в вист, на которую Мэтью согласился, а Томас предложил пойти в комнату отдыха, против чего Мэтью категорически возражал.
И, к великому удивлению Томаса, когда они устроились в гостиной, а Мэтью достал колоду карт, на пороге возник Алистер.
Он принес с собой толстую книгу в кожаном переплете и вместо того, чтобы присоединиться к игре, сел на диван и погрузился в чтение. Томас ждал, что Мэтью с неприязнью уставится на непрошеного гостя или скажет что-нибудь язвительное, но он промолчал.
Время от времени Мэтью вытаскивал флягу Кристофера и проводил пальцами по гравировке; видимо, это была его новая нервная привычка. Но не пил из нее.
Когда Томас и Мэтью – как это обычно и бывало – проиграли Кристоферу большую часть наличных денег, в дверь постучали, и в гостиную заглянул Джеймс.
– Мэтью, можно тебя на минуту?
Мэтью не ответил.
– Плохая идея, – вполголоса произнес Алистер,
Мэтью окинул Алистера выразительным взглядом, потом швырнул карты на стол.
– Что ж, здесь я потерял все, что мог, – сказал он. – Теперь посмотрим, осталось ли у меня в этом мире еще что-то, чего я могу лишиться.
– Как-то слишком драматично, – заметил Томас, но Мэтью уже поднялся и вышел за Джеймсом в коридор.
Корделия видела, что разговор о браслете утомил Джеймса. Ему пришлось выдержать град вопросов. Друзья, конечно, желали ему добра и хотели помочь, но Джеймсу стоило большого труда удовлетворить их любопытство. Его расспрашивали о том, что он чувствует сейчас и чувствовал прежде, что теперь, по его мнению, будет с Грейс и Татьяной, вспомнил ли он разные подробности жизни и мелкие события, о которых забывал прежде и на которые не обращал внимания. Затем, разумеется, последовали извинения от каждого за то, что они не замечали ничего странного в поведении Джеймса, хотя он, проявляя завидное терпение, снова и снова объяснял, что магия браслета мешала окружающим адекватно оценивать его поступки. Она была подобна гламору, который защищал Сумеречных охотников в броне, их руны, а также существа Нижнего Мира от взглядов простых людей. Все они были околдованы в той или иной степени, говорил он. Браслет повлиял на жизнь всех его друзей.
Все это время Корделия пыталась приглядывать за Мэтью, но он почти сразу исчез, а Томас с Кристофером ушли, видимо, намереваясь его искать. Вскоре и Алистер, схватив с полки какую-то книгу, тоже вышел из библиотеки.
Наконец настал момент, когда Джеймс освободился. Те, кто остался в библиотеке, включая Люси, собрались у окна, чтобы наблюдать за снежной грозой. Джеймс подошел к Корделии и взял ее за руку.
– Как ты думаешь, где он сейчас? – спросил он, потому что имя называть было не нужно.
Она сжала пальцы мужа. Корделии было страшно за них обоих. Если Мэтью рассержен, рассуждала девушка про себя, если он обрушится на друга с упреками после того, как тот открыл перед всеми сердце и поделился самым сокровенным, то Джеймс будет страдать. Но и Мэтью должен был страдать при мысли о том, что его представление о браке и отношениях Джеймса и Корделии оказалось абсолютно неверным.
– Кристофер и Томас наверняка планируют отвлечь Мэтью, – сказала она. – Но идти в комнату отдыха он едва ли захочет… У меня есть идея.
Корделия оказалась права. Все четверо сидели в гостиной. Она ждала Мэтью в коридоре, нервно сжимая и разжимая пальцы.
Он был взъерошен, одежда сидела плохо; у него было усталое и бледное лицо. Мэтью был совершенно трезв, и поэтому смотреть на него было больно. Как будто, отказавшись от спиртного, он лишился доспехов, защищавших от внешнего мира. Теперь его единственной защитой оставалась гордость – то самое чувство, которое помогло подняться с тротуара на улице около Адского Алькова и тщательно вычистить руки носовым платком с таким видом, как будто это не его только что тошнило на краю сточной канавы. Гордость, которая заставила его выпрямиться, спокойно посмотреть на Джеймса и Корделию и произнести: