Терновая цепь
Шрифт:
– Но мы не должны думать о нем как о враге, – возразила Тесса. – Он всего лишь недалекий молодой человек, который запутался в политике и принял неверное решение.
Уилл сказал:
– Что касается архива, то все самые важные документы мы берем с собой в Идрис.
– Все равно меня такое положение дел не устраивает, – упрямо произнес Джеймс.
– А оно и не должно тебя устраивать, – заметил Уилл. – Ты должен лишь потерпеть немного. Если все пройдет хорошо, мы вернемся через день-два. Кстати, Корделия, ты можешь воспользоваться нашей каретой,
– Она мне не понадобится, – сказала Корделия. – Я останусь здесь, с Джеймсом.
У Люси засияли глаза. Она попыталась скрыть восторг, но это получилось у нее не слишком хорошо.
– Правда?
– Ты и твои родители – вы ведь тоже моя семья, – произнесла Корделия и улыбнулась Люси. Она надеялась, что в ее взгляде подруга прочтет все то, что ей хотелось сейчас сказать. – Я не оставлю тебя в такое сложное время. Алистер позаботится о матушке, и я уверена, что, если понадоблюсь на Корнуолл-гарденс, он немедленно свяжется со мной.
Корделия была абсолютно уверена в том, что Алистер свяжется с ней, и уже скоро; в конце концов, она не ночевала дома. Утром она отправила брату записку, где сообщала, что у нее все в порядке, и все же… Корделия исчезла на целую ночь, не предупредив родных. Она подозревала, что у Алистера найдется, что сказать по этому поводу, и что его высказывание будет весьма пространным.
Тесса прятала улыбку. Уилл как будто бы не заметил ничего необычного.
– Все будет хорошо! – бодро воскликнул он. – Вот увидите.
Джеймс кивнул, но лицо у него было озабоченное, и Корделия не смогла заставить себя улыбнуться Уиллу в ответ.
Брат Захария не заходил к Грейс весь день, и она гадала, в чем дело, пока за решеткой не появился Брат Енох с миской. Брат Захария отбыл в Идрис на неопределенный срок, сообщил он.
Грейс огорчило это известие, и она сама удивилась своей реакции. Впрочем, ничего странного, подумала девушка: Брат Захария был самым добрым из Братьев, и к тому же единственным, кто разговаривал с ней как с обычным человеком, а не как с преступницей на допросе.
Но это было далеко не самое удивительное чувство, которое она испытала за день. Грейс сидела на краю железной кровати, держа в руках тетрадь с новыми записями Кристофера, которые ей следовало прочесть. Но никак не могла сосредоточиться. У нее перед глазами стояло лицо Корделии. Она не знала, как девушка отреагирует, услышав правду. Придет в ярость, подобно Джеймсу? Отвернется и уйдет с каменным лицом, как Джесс? Может быть, набросится на соперницу, ударит ее? Грейс была готова и к этому.
Она понимала, что сначала Корделия ей не поверила, потом пришла в ужас. Ее глаза наполнились слезами, когда Грейс говорила: «Джеймс никогда не любил меня. Моя мать его использовала. Он ничего не знал».
Когда рассказ был окончен, Корделия вскочила на ноги и бросилась к выходу – Грейс поняла, что она спешит к Джеймсу. И
Грейс подумала, что правда заставила Джеймса страдать, а ее брату, наверное, было еще больнее. Но с Корделией все было иначе – Грейс цеплялась за мысль, что, рассказав девушке о браслете, она помогла ей. Она надеялась, что теперь, когда все разъяснилось, Корделия станет счастливее.
«Джеймс тебя любит, – сказала она Корделии. – Он любит тебя так сильно, что эта любовь не может угаснуть, не может ослабеть; ты для него важнее всего на свете. Ведь последние несколько лет Велиал пытался задушить, уничтожить эту любовь, и в конце концов Принц Ада проиграл битву. А Велиал обладает могуществом, масштабы которого нам, смертным, трудно себе даже представить».
Грейс не знала, что сообщать людям хорошие новости так приятно. Ей хотелось бы снова испытать это чувство. Например, если она в следующий раз скажет Кристоферу, что близится прорыв в его экспериментах с огненными сообщениями… Грейс вообразила, как он оживляется, как на губах появляется довольная улыбка, глаза сверкают за стеклами очков…
– Грейси… – Знакомое злобное хихиканье заставило девушку вздрогнуть от ужаса. Она непроизвольно разжала пальцы, и бумаги Кристофера разлетелись по полу. – О, моя дорогая Грейс.
Грейс очень медленно повернула голову; ей показалось, что сердце перестало биться, а кровь в жилах превратилась в лед. Ей не хватало воздуха. Там, за решеткой, стояла ее мать.
Волосы, свисавшие на лицо, окончательно утратили прежний цвет и стали белыми; теперь она походила не на женщину, а на пугало. Рукав грязного платья был заляпан свежей кровью. Татьяна ухмылялась, как акула, и ее рот напоминал кровавую рану.
– Моя маленькая доченька, – прошипела она. – Можно мне войти?
Она взялась за решетку, рванула ее на себя, и дверь распахнулась; Грейс вжалась в изголовье кровати – Татьяна вошла в тесную камеру, где ее дочь до сих пор чувствовала себя в безопасности. Но нет, от матери нигде не скрыться, подумала Грейс. Она говорила Захарии, а Безмолвный Брат ей не поверил.
Татьяна разглядывала Грейс, съежившуюся на кровати.
– Поразительно, – сказала она, – какой ты в конце концов оказалась никчемной. Ты меня разочаровала.
Грейс, как это ни странно, смогла разжать челюсти и ответить.
– Очень хорошо, – зло бросила она. – Тогда оставь меня в покое. Я теперь для тебя бесполезна. Им известно о моем могуществе. Я не могу больше быть твоим орудием…
– Да замолчишь ты или нет, наконец, – негромко произнесла старуха, обернулась и щелкнула пальцами. – Ну, иди же сюда, – обратилась она к какому-то человеку, видимо, ожидавшему в коридоре. – Пора с этим заканчивать.