Терновая ведьма. Исгерд
Шрифт:
Затаив дыхание, принцесса прислушалась к обожженному предательством сердцу: ни звука. Чудилось, что оно перестало надрывно стучать, как будто не было в помине никакого вероломства, лжи… а вместе с ними не существовало отступника Таальвена Валишера, гордеца Хёльмвинда и самой Изольды Мак Тир… в мире не осталось ничего, стоящего волнений, — только желанный покой в кромешном бездонном мраке.
Она не говорила ему о великодушии, справедливости, не ставила в вину жестокосердие, внимая перечислению бед, настигших Хёльмвинда со спутниками
Крапчато-серые глаза не выражали ничего, кроме нетерпения, когда Северный ветер рассказывал о Лотарэ. Совершенная в своей красоте ладонь дробно выстукивала сложенным веером по подлокотнику — так-тук, так-тук… Атласные туфельки под необъятным платьем скучающе сталкивались носами.
— Ты достоин награды, верховный, — наконец похвалила Вея Эрна, водружая на макушку накренившуюся высоченную тиару. Вместо драгоценных камней и тонкой ковки ее снова украшал пестрый букет. — За храбрость свою и преданность общему делу…
«За то, что пожертвовал одной из своих подопечных… — продолжил мысленно северный владыка. — Подвиг сей следует воспевать в балладах в назидание другим…»
Но Роза Ветров, не слишком чуткая, когда дело касалось чужих душевных терзаний, сочла его безрадостность признаком усталости. И, умело переменившись в лице, одарила верховного тоскующим участливым взором.
— Осталась самая малость, Северный ветер… Знаю, тебе тяжело, но прошу, не опускай рук на пороге той цели, за которую отдано столь многое.
Кружево, обрамлявшее сочную синеву платья на ее груди, взволнованно колыхнулось. И вместо того чтобы проникнуться пылким призывом, Хёльмвинд вдруг понял: на алтарь своей победы ветряная владычица не погнушалась бы возложить любую жизнь. Не потому что слыла кровожадной злодейкой, — просто верила в непогрешимость собственных поступков, законную вседозволенность, дарованную правителям.
Сожалела ли она о силе, отнятой у северного верховного, отвечала ли правду, сетуя, что память ее неспособна воскресить события прошлого? Год или два назад он вряд ли задумался бы о таком — поставил под сомнение правоту Розы. Но после всего случившегося…
«После чар, изменивших тебя, — мнимых и настоящих…» — услужливо подсказал неуемный внутренний голос…
Отмахиваясь от него, Хёльмвинд вскинул голову, выхватил из калейдоскопа атласа и шелков цветущий лик Вей Эрны.
— Скажи, как звали твоих погибших верховных?
От неожиданности она приоткрыла полные губы, потянулась к янтарному кулону на золотой цепи.
— К чему этот странный вопрос?
— Просто ответь, если сумеешь припомнить…
— Ладно… — Вышитый наподобие гобелена плотный подол зашуршал по ступеням, грузно потянулся за сошедшей с престола фигурой. — Сабиэль — Льдистый Ворон — самый старший северный ветер, Терраль Леванте — восточный, западный — Фельдвинд — Владыка Полей и южный — Ирифи — Кошачий Хвост.
Обойдя дальнюю часть зала, где некогда размещались подмостки для музыкантов, ветряная владычица остановилась.
— Я любила каждого… и тоскую даже спустя века, жалея, что у ветров нет могил, на которые можно прийти, чтобы их оплакать… Но прошлое больше не имеет значения! Нам с тобой, Хёльмвинд
Окрыленная далеко идущими планами, Роза Ветров совершенно позабыла о чертополоховом браслете, что тянул из нее силы. В порыве воспарить под потолок она вдруг согнулась пополам, страдальчески охнула. Затянувшееся колдовское свидание требовалось срочно прекращать.
— Собери волю в кулак, северный верховный. И добудь мне последнюю горловину, покуда питающая меня мощь окончательно не истощилась!
В следующую секунду убранство тронного зала подернулось рябью, брызнуло мириадами пылинок, влекущих за собой в сухую тягучую реку. Погружаясь в нее, Хёльмвинд все гадал, намеренно ли ветряная владычица завершила встречу на такой повелительной, почти угрожающей ноте или просто не успела сказать напоследок нечто ободряющее.
Увы, истину не выведать — чересчур искусна Вея Эрна в дворцовом лицедействе… Чтобы разглядеть суть, спрятанную под его тяжелой завесой, нужно быть либо неотесанным приморцем с подозрительной волчьей душой, либо…
Задыхаясь в бесплотном пространстве между ветряным дворцом и местом, где сейчас находилось его бренное тело, ветер припомнил россказни Изольды о том, как пылкие чувства заставляли влюбленных прозреть опасность наперекор самым хитрым уловкам. Любовь якобы вскрывала обман, сеяла тревогу в верных друг другу сердцах… Ох уж эти людские сказки — ни капли здравомыслия. Благо, к ветрам они не имеют никакого отношения… Разве только…
Думая об Изольде, верховный вдруг спросил себя, отчего так и не посвятил Вею Эрну в подробности их совместного похода. Из страха за принцессу? Нет, ему не присущи подобные бесполезные чувства. Тогда почему? Ответ крылся глубже, чем можно себе представить: в истоках мучительного раскаяния, что втайне терзало Хёльмвинда при одном воспоминании о собственных злых словах, брошенных в чертогах Давена Сверра. Но распутывать этот клубок у него не было сил.
«Пусть все идет своим чередом, — смирился северный владыка, — скитальцы-ветра возвращаются в Тьер-на-Вьёр, колдуньи творят чары, попутно вручая свои сердца лохматым несговорчивым рыцарям, а он, Хёльмвинд, коротает дни в ледяных ущельях, где все прекрасно и неизменно, — под стать властелину Сеам Хор…»
О том, как попал в Удел душеловов, Северный ветер, как ни странно, узнал от старика-лекаря. Он же в двух словах рассказал о буре, что разразилась после появления в форте незрячего угрюмого незнакомца, сопровождаемого девушкой с терновыми узорами. Сомневаться, кем именно были пришельцы, не приходилось.
С тех пор прошло чуть больше суток, гость, оказавшийся фейланом, прозрел, а удивительная принцесса сбежала, прихватив из конюшни чужого коня. Впрочем, мастер Кетиль не изволил гневаться. Наоборот — радушно предложил двум оставшимся мужчинам гостить, сколько пожелают.