Терновый венок надежды
Шрифт:
– Ну-ну, - злобно чиркнул зубами.
– Какими животными? Лося посреди деревни ловишь? Или курей из сараев таскаешь?
(пауза; за и против)
– Крысы. В подвале. Их тут полно...
Замер. Спрятал взгляд на мгновение.
А затем вновь уставился мне в глаза.
– Хоть бы дышала чаще. А то уж совсем обнаглела.
– Я стараюсь, - обмерла в стыде. Краснею.
– Плохо стараешься, - пауза; голос вдруг сменился на холодный и мерный.
– Утром чтобы вас здесь больше не было.
– ЧТО?
– оторопела я от услышанного. Враз по сосудам разлилась злость и дерзость.
– Да кто вы такой, чтобы мне указывать?
–
– Зубы обломите, - зарычала в лицо, взволнованно жестикулируя.
– Пишите приказ о переводе - и тогда поговорим. Я ничего противозаконного или аморального не делаю! Я лишь служу обществу, как и вы. И то, ... последнее - не факт, и надо проверить, - уже тише добавила.
Резкий разворот - и безотлагательно пошагала прочь, оставив замершего в рассуждениях и сомнениях... "нового Хирурга".
***
Резкий, уверенный стук в дверь. Мой стук. В его дверь.
Слышу, как скрипнула кровать. Тяжелый вздох. Шаги по комнате. Дрогнуло деревянное полотно.
Грубо, бесцеремонно, отнюдь не дожидаясь приглашения, вызывающе задев плечо Федора, пробивая себе дорогу, ввалилась в его комнату.
Замер в удивлении. Даже забыл как дышать.
Разворот мой около его стола - и с грохотом взваливаю трупы крыс на столешницу (накануне иссушенные мною). Выпускаю их хвосты из хватки. Дрогнули, немного скатились те, но все же на пол не рухнули.
– Держите - и подавитесь. Через пару дней еще принесу. И не в чем себе не отказывайте.
Моргнул. Тяжело сглотнул. Молчит.
Выжидающий мой взгляд - но не дождавшись участия, делаю разворот и подаюсь на выход.
Идиот.
Глава 40. Рука об руку
***
Ни на следующее утро, ни в какой другой час, открытой агрессии "товарищ Хирург" ко мне больше не проявлял. Я, конечно, всячески пыталась обходить его стороной и не показываться на глаза (вероятней всего, как и он сам), но здание было не таким уж и большим, как раньше казалось. А посему нет-нет, да и столкнемся лицом к лицу. Куда не ткнусь, где-то вдалеке непременно маячит, или же его голос доносится из какой-нибудь палаты, или сам внезапно выходит из-за поворота (что уже не скроешься). При всем при этом здоровались мы исключительно в присутствии чужих глаз, в остальном же - словно и не замечаем друг друга. И, кстати, крыс к нему в комнату я больше не носила - думаю (да и судя по дальнейшему его поведению), и одного раза было достаточно, дабы все толком уяснить. Я, без сомнений, рада, что он больше не предъявляет ко мне претензий, и более того - приказа о переводе или каких-либо других действий в отношении меня он не предпринял, но все это не на шутку напрягало, выводило из себя и местами, просто, бесило. Вот что я ему сделала? Почему должна доказывать, что я - не гусь? Вот если бы хоть какой-нибудь повод дала усомниться, тогда понимаю. Но вот так, со старта, с первого взгляда возненавидеть и обвинить в самых страшных грехах? У меня что... на лбу написано, что я нечестивый демон, или что?
... вот тебе и "новый Хирург". Уж лучше бы старым довольствовались. Надо было же его на передовую отправить?!
***
– Анисия, срочно иди в операционную. Будешь помогать Соколову, - протараторила Валентина Ивановна и тут же поспешила дальше по коридору, видимо, в ординаторскую.
– Я?
– казалось, кто-то приставил дуло к моему виску. Не услышала та. Быстрые шаги за ней, - Валентина Ивановна, а
Замерла вдруг Черненко. Резкий разворот - и, перебивая мои слова:
– Я же сказала, что ты. Чего переспрашивать? Они уже и так там. Или ты чем-то серьезно занята?
Замялась я от стыда.
– Н-нет...
– Вот и нечего время тратить на пустые разговоры. Беги давай быстрее. Заждались уже.
– Х-хорошо, - обреченно кивнула.
Это был один из самых жутких моментов моей жизни. Я шла воочию наблюдать за тем, как заживо будут резать человека. Да и ко всему придется работать рука об руку с тем, кто меня ненавидит больше всех на свете. И, главное, за что?
Господи. Помоги...
Пусть пронесет... Пусть кого-то другого назначат! Пусть сам этот индюк откажется от работы со мной.
Хотя нет. Нельзя! Нельзя, что бы отказался. От этого еще больше проблем будет.
Так! Успокойся. Выдохни - и выброси глупые мысли из головы. Всё хорошо. Я справлюсь! И не такое проходили! И не та-ко-е!
Глубокие вдохи, пытаясь прогнать тошноту. Конечности дрожали от страха, холодило все тело, словно перед собственной смертью. Словно на эшафот иду, а не помогать спасать раненного...
Ну же, соберись!
***
Машинально постучала в дверь, оттягивая страшные события, но осознав абсурдность действий, тут же дернула полотно на себя и зашла внутрь. Операция уже началась.
– Ну, наконец-то, - сам себе под нос пробормотал Федор Алексеевич.
– Мой руки быстрее - и к нам, - шепнула на ухо мне Наталья и живо, обратно, кинулась к столу.
– Зажим!
– скомандовал врач.
А после его голос стал едва ли различимый среди нарастающего шума работающего примуса, кипятящего воду. Неспешно подошла ближе (вытирая насухо руки) - и уставилась на разрезанную ногу пациента. Кожа раздвинута, а наружу проступают красные мышцы. Повсюду кровь. Даже некогда белый стол сейчас больше напоминал снег, залитый красным вином. Тошнота вмиг подкатила в горлу - и единственное, на что я была способна в данный момент, так это в ужасе закрыть глаза и тут же отвернуться.
– Не стой, протри инструменты!
– гаркнула на ухо мне Попова.
Вздрогнула я, широко распахнув веки. Невольный вдох - и запах крови заполнил весь разум. Нервно чиркнула зубами. Попытка совладать с собой.
"Инструменты. Срочно протереть инструменты!" - приказываю себе, перекрикивая, нарастающее внутри, безумие.
Мухой кинулась к подносу. Схватить баночку со спиртом - и глубоко вдохнуть, сменяя одни мысли на другие. Машинально скривиться от отвращения, но тут же и с облегчением выдохнуть. Быстрые, ловкие движения под контролем отрезвевшего рассудка. Пытаюсь судорожно вспомнить все то, что раньше изучала про подобную ситуацию. Желание не просто не обременять присутствующих, а всячески помочь облегчить сей нелегкий, героический труд умелых рук медперсонала.
Принялась кипятить бинты...
Косые взгляды на Хирурга.
Сосредоточенный, он временами морщился, болезненно кривляясь, когда что-то не получалось, а временами коротко усмехался, глаза его загорались, будто только что познал истину бытия. Все это его упорство, отчаянная борьба за жизнь другого ценой собственных мучений, страха, чувства усталости и переживаний, были невероятными, и сродными, действительно, подвигу. Возможно, маленькому, как другим покажется. Но истинному подвигу, за который нельзя не отдать дань уважения.