Терпение
Шрифт:
Колян опустил глаза.
– Могли бы и нам рассказать раньше, - проговорил он.
– Да, - со смехом согласился Юрий, - да только кто же знал, что вы именно друг в дружку втюхаетесь? Ладно, не вешай нос, все наладится!
Колян чуть ли не с брезгливостью выскочил из дома и пошел к Пашке.
Открыла ему дверь Люба. Она показалась ему высокой, строгой, но взгляд ее был нежный, теплый.
– Уходи, Коленька… тихо проговорила она. – Не нужно тебе меня видеть, как и мне тебя. Что же поделать, что было – то прошло, все по-другому теперь…
Коля слушал ее, и не узнавал ее голоса… Казалось, что хоть она стоит перед ним, и он видит, как шевелятся ее губы, но голос доносится откуда-то
– Терпения тебе, родной мой, хороший мой, любимый… - помолчав, проговорила Люба, - больше ничего тебе сказать не могу. Спасибо, что ты есть, что ты был… Я за тебя молиться буду.… Не увидимся мы больше, нельзя…Прощай… - и, в последний раз взглянув на него коротко, затворила за собой дверь.
Больше Коля никогда не видел Любу.
Часть вторая
«1»
Пять лет назад отец Александр привез Любу в Троицкий монастырь, чтобы она немного пожила там, привела в порядок мысли, подумала о душе и своем будущем. С тех пор она выходила за территорию монастыря только по послушанию. Сначала, конечно, ее тянуло в Прямухино, болели любовные раны, скучалось по семье, по пошлой жизни. Но, чем дольше она оставалась под сенью Святой Троицы, тем светлее становилось настоящее, тем меньше тянуло в мир. Три года она прожила здесь послушницей, прежде чем приняла рясофорный постриг, и вот теперь матушка настоятельница испытывая ее, предполагала возможность пострига мантийного, что значило уже вступление в ангельский чин. И если Люба и трепетала от такого предположения, то не от того, что размышляла еще о своем дальнейшем пути, или могла вернуться в мир, она по скромности своей не видела себя достойной такого чина.
Она полюбила монастырь, сестер, службу, но вспоминала и Колю. Когда матушка намекала только еще о постриге, Любка честно призналась, что, наверное, любит его.
– И вернуться хочешь?
– мягко спросила настоятельница.
– Нет, все равно ведь не быть нам с ним, - твердо ответила Люба.
– А если бы было можно?
– Уже нет. Мне там нет места. Нет...
– Люба помолчала и добавила, - Господь так устроил, значит, так нам обоим и нужно. И, если честно, уже кажется, что мне невозможно было бы по-другому жить... Не представляю себя снова в Прямухино. Хоть и повидать тянет.
За эти пять лет из всех близких она виделась только со старшим братом Пашей и его женой Юлей. Люба передавала через них поклоны матери и свои вопросы о благословении, но Надежда однозначно махнула рукой: "Пусть себе живет, где хочет, раз ей с нами так плохо". Хотя на самом деле плохо было Надежде. Она не понимала, как живут ее дети, почему совершают такие странные с ее точки зрения поступки, как уход дочери в монастырь и женитьба Павла на Юле. За жизнью старшего сына она следила особенно ревниво. Пыталась найти изъян даже не в невестке, а в отношении сына к жене. Казалось, что Павел не любит Юлю, просто себе внушил обязанность поднимать семью погибшего брата, но у них рождались совместные дети, в доме царили мир и порядок. Чего сама Надежда так и не познала - мирной семейной жизни. После ухода Любы в их семье правда воцарилась, наконец, тишина, потому что Надежда справедливо, но молча обвиняла в несчастье дочери мужа, а тот так же безмолвно признавал свою вину. Но тишина эта была не мирной, Аня назвала ее однажды затишьем перед бурей, и мать про себя согласилась с дочерью. Надежда жила теперь с мужем и семьей младшей дочери. Нюрка с Роськой пристроили еще целую избу к дому, и она почти не встречалась с ними. Аня уже работала в Прямухинской школе учителем в начальных классах, Роська перестал уезжать на заработки в город.
От Вики на самом деле не было вестей почти пять лет. Когда Наталья увидела дочь на пороге своего дома, то поняла, что значит - не верить своим глазам. Вика приехала с трехлетней дочкой Леночкой и депрессией после убийства в пьяной драке ее сожителя и отца ребенка. Леночку она передала на руки бабушке Наташе, сама же лечила нервы в компании Маринки и Аси. Последняя тоже лечилась Маринкиной самогонкой, прерываясь на отдых от лечения нечасто, как правило, после лекций мужа о здоровом образе жизни. Колян бился с ней не один год, пытался сохранить семью, уберечь Асю от алкоголизма и его прелестей, но в последнее время сам сдался, позволяя себе и кратковременные гулянки, и длительные запои, создававшие проблемы на работе, дома, и в собственной исстрадавшейся душе. Его запои кончались драками с Асей, после которых она какое-то время тоже держалась, но потом снова оказывалась в компании Маринки. Когда же их общество пополнилось Викой, застолья участились.
Вика страдала даже не потому, что потеряла отца своего ребенка, а скорее потому, что нужно было искать нового папу для Леночки, а сил на это уже не было. Да и кандидатур тоже.
– Все мужики теперь делятся на тех, для кого я уже старая и на женатых. Но с женатиками я больше не связываюсь - не надо оно мне, надоело. А те, кого баб не разобрали - или дурачки какие-то, ли страшные, или алкоголики.
– Говорила она Маринке.
– Слушай, Вика, а ты вообще-то любила кого-нить?
– спрашивала у нее Маринка.
– Ой, да я всех люблю!
– смеялась Вика.
– Но уже охота замуж. Борщ варить. А для этого уже не любить надо, а поймать и не выпускать.
– Ну да, поймаешь, а потом плеваться будешь, потому что не сладко с нелюбимым жить, - грустно возразила ей присутствовавшая как-то при подобном разговоре Ася.
– Это ты про братца моего?
– Вика покачала головой, - Он с тобой тоже, видать не сахар ложками жрет.
– Да конечно, - согласилась Ася.
– Чего вы не разбежитесь тогда?
– вздохнула Маринка.
– Да потому что...
– привычно отмахнулась от нее Ася, - не к кому и некуда разбегаться.
Вика посмотрела на нее с жалостью. Ася подурнела, располнела, и не скажешь, что когда-то считалась первой красавицей в округе. Она сама понимала, что оказалась никудышной ни женой, ни матерью - Колька мучился с ней, Костик страдал до такой степени, что отставал в развитии. Года два назад Колян даже хотел лишить ее материнских прав. Ася возмутилась, мало того, что он и отец не родной, так еще и отнять сына хочет, но муж был непреклонен. Тогда тетка Анна, теща, уговорила Кольку решение свое поменять, и он смягчился, вспомнив последний разговор с Любкой.
– Терпения тебе, родной мой, хороший мой, любимый, больше ничего сказать тебе не могу...
– сказала она ему тогда.
И он решил терпеть. Терпеть Асю, свою жизнь, любовь, разбитое счастье...
Спустя почти год после исчезновения Любы, Юля рассказала Коле, что его любимая теперь живет в монастыре, что Господь иногда ведет к себе большими скорбями, что она теперь счастлива и всех прощает.
– Мне иногда кажется, будто она умерла...
– после долгого молчания признался Коля.