Терпкость вишни

Сова Изабелла

— Привыкнешь, — приободрил меня Даниэль со снисходительной улыбкой завсегдатая и знатока шикарных мест.

— Это элемент игры в сотрудника высшего учебного заведения?

— Что? — не понял он.

— Я спрашиваю, ведя себя как завсегдатай и знаток, ты хочешь показать, что являешься солидным и уважаемым сотрудником высшего учебного заведения?

Сама не знаю, почему я задала этот вопрос. Никогда раньше я не отважилась бы на такое.

— Вижу, ты учишься.

— Надеюсь, я не задела тебя…

— Нет.

Но быть раненым — это не так уж плохо. — Он задумался. — К сожалению, большинство людей делает все, чтобы уберечься от боли. Время проходит, мы старимся, и внезапно оказывается, что мы прозевали шанс, чтобы кто-то нас ранил.

— Это плохо, что мы избегаем боли?

— Когда-то я думал, что это хорошо. А теперь считаю, что очень, очень плохо.

СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ

Сегодня Травка впервые пошел с Марией в кино. На стереофильм о динозаврах.

— Меня едва не вырвало, — вернувшись, пожаловалась Мария. — Там к очкам должны давать специальные пакеты. Как в самолетах.

— Действительно такой эффект? — заинтересовалась Милена.

— Эффект был бы, если бы сняли порнографический стереофильм, — сказал Травка. — Представляете? Здоровенный болт, стреляющий прямо в зрительный зал.

— Вот они, мужчины, — скривилась Мария. — Ни капли романтичности. Даже на первом свидании.

СТРАСТНАЯ СРЕДА

— Вы же слышали! — ликовал Травка. — Она сказала «свидание»!

— Ну да, — кивнула Милена. — Но на всякий случай не строй далеко идущих планов. У нее это могло просто случайно вырваться.

— А я думаю, что Мария уже переболела шляпоносцем. Кризис произошел во время гриппа.

— Думаешь, она забыла гуру, как Марианна забыла недостойного Уиллоби? — поинтересовалась Виктория.

— Когда я смотрю на нее, то ни о чем не думаю, — признался Травка, изображая полковника Брандона.

— Ну да, — усмехнулась Миленка. — Синдром недостаточного снабжения мозга кислородом.

СТРАСТНОЙ ЧЕТВЕРГ

Я раздумывала — ехать ли домой. И уже достала клетчатую сумку, как вдруг зазвонил телефон. Папа.

— Здравствуй, Вислава, — произнес он, и во мне сразу’ застыли все органические соки. — Я хочу узнать, намерена ли ты изменить свое мнение и признать…

— Что признать? — спросила я севшим от страха голосом. — Ведь о переходе ты уже знаешь…

— Свою ошибку, Вислава. Свою трагическую жизненную ошибку.

— Но я… я еще пока не знаю, ошибка ли это, — выдавила я. — К тому же сессию я сдала очень даже неплохо.

— Я был бы удивлен, окажись иначе. При твоем IQ, равном ста шестидесяти пяти…

— Ста пятидесяти семи, папа, — поправила я его, как мысленно

делала два миллиона двести три раза, но сейчас впервые произнесла это вслух.

— При твоем IQ, равном как минимум ста шестидесяти пяти, — произнес с нажимом папа, — можно было надеяться, что сессию ты сдашь хорошо. Кроме того, я убежден, что ты особенно старалась назло мне и маме.

Я не успела спросить зачем. Он объяснил сам:

— Ты хотела показать нам, что мы неправы. Что ты правильно сделала, сменив специализацию.

— Но…

— Не перебивай, Вислава, — гневно произнес папа, после чего сделал три глубоких вдоха и уже спокойно, прямо как инструктор йоги, продолжил: — Итак, я в последний раз спрашиваю: намерена ли ты признать свою ошибку? И обещаешь ли исправиться?

Что я должна ответить? Что сожалею? А если я еще сама не знаю? Что чувствую себя виноватой? Но он и без этого знает, что чувствую. И что я должна сделать? Пообещать исправиться? Но это невозможно. Я не могу вернуться на прежнюю специальность. И не хочу.

— Это невозможно, — наконец проблеяла я, и, прежде чем открыла рот, чтобы начать перечислять причины, по каким это невозможно, папа положил трубку.

* * *

Когда пришла Миленка, я разрисовывала яйцо. Сорок третье.

— Я остаюсь здесь на праздники, — сообщила я, не прекращая рисовать увечного верблюда, который должен был изображать пасхального агнца.

— Я уже догадалась, — сообщила Миленка из глубин шкафа, где искала свой рюкзачок. — Но только я не позволю тебе остаться.

— Не позволишь?

— Нет, и не пытайся сопротивляться, — предупредила она. — Ты не будешь сидеть здесь одна. В гробовой тишине.

В какой тишине? Я ведь могу включить радио.

— Собирай вещи, у нас всего час. — Она подала мне клетчатую сумку. — Нас ждет ночной поезд.

НОЧНОЙ ПОЕЗД

Мы еще не успели уложить самые необходимые вещи, как пробило полночь.

— Опоздаете, — утешила нас Мария.

— Возьмем такси. Раз в жизни можно совершить безумство. — Миленка принялась обыскивать миниатюрные карманы своей обтягивающей курточки. — О, двадцать злотых уже набралось. Вишня, у тебя есть какие-нибудь деньги?

— Семь пятьдесят. Все, что осталось после покупки двух картонок яиц.

— Могу подкинуть вам десятку, — предложила Виктория.

— Должно хватить и на билет для тебя, и на такси. Ну, пора.

Мы вызвали такси и спустя четверть часа стояли на перроне в толпе замерзших студентов.

— Значит, слушай: как только поезд остановится, вскакивай в вагон и занимай места.

— А почему я?

— Потому что ты маленькая и легко проскользнешь между людьми. А вещи я подам тебе в окно.