Территория сердца
Шрифт:
— Может тогда лучше в коньяк чая накапать? — не удержалась я. — Все уже молчу.
Алла устало улыбнулась, её глаза на мгновение стали чуть мягче.
— Можешь и в коньяк накапать, мышонок, — тихо сказала она, качнув головой. — Только постарайся не переборщить. Он и так на грани. Досталось сегодня мужику. Сука напоследок оттянулась. И мне накапай тоже….
— 400 капель валерьянки?
— Можешь даже 402, — мотнула она головой.
Я кивнула и, стараясь не шуметь, прошла на маленькую кухню, где у нас всегда был запас чая и… кое-чего покрепче. Наполнив чашку горячим
Я вернулась в приёмную с двумя чашками, одна с чаем и коньяком для Александра, другая — с чистым коньяком для Аллы. Когда я поставила кружку перед ней, она вздохнула и благодарно кивнула:
— Спасибо, мышонок. Сегодня был тот ещё день.
— Не за что, — ответила я.
Алла кивнула, делая маленький глоток и прикрывая глаза, будто пытаясь хотя бы на минуту расслабиться.
— Что будет… дальше? — все-таки не смело спросила я, застывая рядом с ее столом, но не спеша заходить к начальнику.
— С сегодняшнего дня и до конца праздников она числится в отпуске. После этого у нее два пути: в наш офис в Питере или на вольные хлеба. Видеть ее здесь Саша больше не желает. Никто не желает. Иди, неси… успокоительное шефу. И Зара, — она внезапно взяла меня за руку, — пожалуйста. Ради меня, ради Влада…. Перебори сегодня свои чувства к Саше. Знаю, он тебе не нравится, знаю, что не приятен, но пожалуйста, сделай это ради нас. Прошу тебя.
Внутри меня что-то дрогнула. Железная Алла не просила — она требовала. Всегда. Но не сегодня. Она знала, что этот человек мне не нравится, но просила об одолжении. Перебороть себя и свою неприязнь. На один день, на один раз.
Один раз мне это удалось, когда я сама коснулась его руки. Получится ли сейчас? И что вообще нужно делать?
Я постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Александр сидел за столом, опустив голову в руки, как будто что-то обдумывая. Его обычно сильное и уверенное лицо сейчас казалось утомлённым и осунувшимся. Но в ушах у него…. Были мои наушники. Он слушал мой плеер.
Я почувствовала, как заливаюсь краской. Молча поставила перед ним чай с коньяком или коньяк с чаем.
Он поднял голову, доставая один наушник.
— Что это за мелодия? — спросил он.
— Какая именно? — я постаралась, чтобы голос звучал ровно.
— Мне ее напеть? — тихо усмехнулся он, протягивая один наушник мне. Всё, что я могла сделать — это принять наушник и осторожно вставить его в ухо. Теперь мы оказались, мягко говоря, близко друг ко другу. Слишком близко, как по мне. Но я не дрогнула, вспоминая просьбу Аллы.
— Это японский композитор, — я облокотилась локтями на стол так, что моя рука задевала рукав его рубашки. — Дзё Хисаиси. Тема из фильма «Принцесса Мононоке»**.
— Вот оно как…. Все думал, откуда ее знаю, эту музыку, — он закрыл глаза, не шевелясь. Я тоже не спешила отходить, слушая как тема из одного фильма плавно перерастает в другую.
— Это ведь «Навсикая из долины ветров»***? — тихо
— Да, — ответила я.
— Фильмы, которые в школе показывать надо. В обязательном порядке. Может тогда наш мир стал бы лучше…
— Намного лучше, — не смогла не согласиться я, чувствуя, как внутри все отзывается на прекрасную до гениальности мелодию. — «Земля говорит с нами, и, если мы послушаем, мы сможем понять….»****
— Что в твоей голове, мышонок? — вдруг спросил Александр. — Иногда мне становится страшно от того, что ты говоришь то, о чем я думаю.
Я замерла, пытаясь найти ответ на его неожиданный вопрос, чувствуя, как слова словно застряли у меня в горле. Что происходит в моей голове? Может быть, это просто совпадение — мыслить в одном направлении в моменты такой мелодичной тишины.
Внезапно он обернулся и обнял меня за талию одной рукой, привлекая к себе. Мир на мгновение застыл. Я чувствовала, как его горячий лоб прижался к моему телу, и от этого прикосновения меня охватила волна тревоги и смятения. Всё моё существо сопротивлялось — это было слишком близко, слишком внезапно. Я замерла, не понимая, что делать дальше. Это ощущение беспомощности нарастало с каждой секундой.
Мне хотелось оттолкнуть его, крикнуть, чтобы не трогал меня. Но тут же вспоминалась такая отчаянная просьба Аллы.
— Как же ты натянута, Лучик, — глухо сказал он, — как струна, и дрожишь, как лист. Неужели, мышонок, я настолько неприятен тебе?
Столько боли было в его словах, столько отчаяния, что я невольно почувствовала…. нет, не жалость. Сострадание, может быть — понимание.
— Александр Юрьевич, — я осторожно взяла его за плечо, такое твердое, словно было отлито из стали, пытаясь немного отстранить. — Так не должно быть.
Он замер, его рука медленно соскользнула с моей талии. Он глубоко вздохнул, и на мгновение мне показалось, что он всё понял.
— Прости, — наконец, сказал он, отпуская меня полностью. — Я просто… слишком устал. Не бойся, мышка, — добавил с горечью, — больше такого не повторится. Никогда. Это я тебе могу обещать.
Я по-прежнему стояла рядом, хотя очень хотела отскочить. Внезапно, в тот момент, когда он отпустил, меня охватило противоречивое, не логичное чувство пустоты и холода, словно вместе с рукой он забрал и мое тепло. Я словно разделилась на две части — одна отчаянно хотела убежать, а вторая — чтоб эти странные объятия длились дольше.
Как во сне, я медленно подняла руку и коснулась его волос, провела по ним, чувствуя их мягкость и неожиданную теплоту. Это движение было почти инстинктивным, словно в ответ на ту часть меня, которая не хотела уходить, не хотела, чтобы этот момент закончился. Моя рука едва ощутимо задержалась, пальцы слегка запутались в его волосах.
Александр не двигался. На мгновение я ощутила, как он задержал дыхание, и в тишине эта пауза стала почти осязаемой. Я хотела что-то сказать, что-то объяснить, но слова не находили формы. Странная тишина повисла между нами, казалось, всё вокруг замерло. Я ощущала, как сердце медленно бьётся в груди, отдаваясь гулким эхом.