Террористы
Шрифт:
Глава 12. ЧЕТВЕРТОЕ ФЕВРАЛЯ
Российская Империя, Москва, 1905 год, зима
Пока Максим валялся на широченной постели в «Метрополе» и читал газеты об очередных убийствах, Каляев расхаживал по Москве с чувством превосходства.
Теперь Янек не просто рядовой бомбист. Он – посланник таких сил, о которых не ведает никто.
Он – сверхчеловек.
Его распирало поскорей проверить синхронизатор. Придумать желание и пусть сбудется немедленно!
Вместо этого Иван Платонович
Он будто бы забыл, что нельзя привлекать к себе внимание. Со всяким встречным заводил разговоры про Москву и произвол. Про невинных людей, которых сажают за решетку «царские псы». А также про то, что лекарство для России революция, а ее судьба – социализм.
И вот чудеса! В городе, наводненном филерами, ему удалось не нарваться ни на одного шпика. Как будто агенты охранки шли одними тропами, а Каляев другими; их пути не пересекались.
Между тем приближалась роковая, переломная дата в жизни Каляева, 4 февраля.
Террорист никак не мог отделаться от навязчивого желания – посмотреть на второй заходом с бомбой против великого князя. И не утерпел. Он надел котелок, нацепил черные очки, отчего стал похож на городского слепого, приклеил к лицу бороду, выпил водки и пошел на Ильинку.
У Гостиного двора он, конечно, увидел самого себя в крестьянской одежде. Тот Каляев, убийца, выбрался из саней вслед за Савинковым, укутанным в шубу.
Иван Платонович заметил, что лицо двойника было бледно.
Он не слышал, о чем говорили пассажиры саней, зато хорошо помнил, как они простились. По дороге Савинков убеждал его, что для убийства мало одного метальщика, но так и не убедил.
А потом Борис сказал, посмотрев ему в глаза:
– Прощай, Янек.
И он так же просто ответил:
– Прощай!
На кремлевской башне часы пробили два.
Иван Платонович посмотрел, как Савинков и двойник Каляева расцеловались, побрел вслед за метальщиком к Никольским воротам. Припал к иконе Иверской Божьей матери.
Он знал, для чего террористу икона. Здесь хитрость. В углу ее прибита к рамке лубочная картинка под стеклом, изображающая коронацию Николая.
В стекле, как в зеркале, отражалось здание суда.
Разглядеть подъезжающую карету – пара пустяков.
Ивана Платоновича немного удивило, что метальщик не заметил его, бредущего сзади. Но, вспомнив, каких нервов стоил ему тот день, понял: ничего террорист не видит. Он в таком шоке, что ровным счетом ничего не видит, кроме мишени.
…Когда в Боевой Организации заказали великого князя, Каляев и Куликовский приступили к тренировкам. Они поехали под Коломну, нашли похожую карету и лошадей, изготовили муляж адской машины. Куликовский садился на облучок, выезжал из леса на большак, Иван метал газетный сверток, перевязанный бечевой, куда сложили несколько журналов «Нива»: как раз по весу подходило.
Затем менялись местами.
Докладывали
Куликовский на учениях нервничал, волновался, и мазал даже с близкого расстояния.
Иван не рассчитывал на него.
Иван хотел – сам.
И дистанцию для броска вскоре точно определил: четыре шага.
Поэтому теперь, когда карета приблизилась к зданию суда, и извозчик крикнул «Тпру!», Янек повернулся резко, пошел быстрым шагом, побежал, и угодил бомбою точно в окно.
– Бу-у-ух!
Страшный гул прокатился по окрестностям, ударил в кремлевские стены, вернулся обратно эхом и шваркнул Каляева по ушам.
– Бу-у-ух!
Иван Платонович наблюдал акцию. И вот, чего раньше не замечал он – никто не побежал к месту взрыва. Поразительно. Наоборот, пару прохожих шарахнулись в сторону.
Из окон посыпалось стекло.
Внутри суда сделался переполох, раздались крики, беготня паническая.
Утренние газеты потом напишут, что в нескольких залах, где шли заседания, канцеляристы от ударной волны попадали со стульев.
Иван Платонович перевел синхронизатор на невидимый режим, подошел ближе.
Ему открылись детали, на которые он прежде, в волнении и дрожи не обращал внимания.
Шагах в пяти у ворот лежало то, что осталось от его высочества, – а именно: части тела вперемешку с обломками кареты.
– Попал, попал, – твердил Каляев безумно, – попал – насмерть!
Голова с одним приоткрытым глазом валялась у парапета. Там, где еще минуту назад находились задние колеса, стоял метальщик с окровавленным лицом и оглядывался.
Бедный Янек, подумал о себе другом Иван Платонович.
Лицо террориста ранило щепками, сорвало с головы картуз. Он поднял его, отряхнул неловко и нахлобучил. Истыканная кусками дерева поддевка обгорела, изорвалась в клочья.
О, Боже, ужаснулся Иван Платонович и перекрестился. Прости, Вседержитель, меня и его! Грех, грех!
До того как вокруг бесформенной кучи из дерева, металла, лоскутов белой кожи, руки, с торчащими из нее сухожилиями и странно вывернутой ноги в лаковом сапоге собрались люди, прошло, как теперь казалось Каляеву, несколько длинных мгновений.
Однако террорист будто бы и не пытался бежать. Он стоял поодаль, в оцепенении, утирая рукавом бисер чужой крови с лица.
Я мог погибнуть, и хотя выжил, не убежал, с запоздалым сожалением подумал он. Что за дурак? Почему?
Иван Платонович попытался вспомнить свои ощущения после взрыва.
Но в голове не сохранилось ничего существенного.
Помнил, садануло горячим дымом, сыпануло щепками в лицо. При этом он даже не упал, только отвернулся. Потом, кажется, стало все равно. Умиротворился. Пришел покой, который бывает после окончания трудного и нервного дела.