Терская коловерть. Книга третья.
Шрифт:
Мишка перестал кружиться на месте, усевшись на подставленный начальником стул и все еще хмурясь, стал вникать в суть задания.
— Смотри только не попадись на глаза дяде Феде, — предупредил Степан подчиненного в конце беседы. — Жаль, не взяли тогда бандита, кто–то успел предупредить.
— Я так размарафетюсь, что меня не только дядя Федя — родная мать не узнает, — заверил Мишка начальника и вздохнул при мысли, что матери у него давно уже нет.
На него действительно никто не обратил внимание, когда, переодевшись в лохмотья, он выскользнул вечером из ворот отделения и начал фланировать по тротуарам центральной улицы, отражаясь неумытой физиономией в зеркальных витринах магазинов и
Побродя еще некоторое время по безлюдным улицам и похлебав в трактире Луценко, что на берегу Терека, вчерашних щей на сон грядущий, он направил в конце концов стопы свои, обутые в рваные ботинки, к Луковскому кладбищу. Перелезши через ограду, пробрался между заросшими сиренью могилами к черному гранитному кубу и взялся за обитую железом дверь.
— Какой там еще гад приволокся? — раздался навстречу ему из могильного мрака хриплый голос. — Холод напускают…
— Заткнись, — беззлобно ответил Мишка, радуясь, что, кроме мертвых, здесь обитают и живые души. Он прикрыл за собою дверь, ощупью нашел среди лежащих впокот людей свободное место и, подгребя себе вголова измочаленной, пахнущей гнилью и человеческим потом соломы, приткнулся к чьей–то теплой спине с намерением если не уснуть, то хотя бы согреться. Как скоро все же отвык он от фартовой жизни!
Несколько ночей провел он в этом своем прежнем прибежище, ища встречи с предводителем воровской шайки, которая, судя по обитателям склепа, вновь пополнилась с той поры, как была проведена милицией облава. Целыми днями толкался он по базару и в «Эрзеруме» в надежде повстречаться с ним — Ухлай словно растворился в этой людской сутолоке. Он уже совсем потерял надежду, но однажды утром его разбудила полоса света, прорвавшаяся в распахнутую кем–то дверь.
— Лабас ритас, шпанове! — вместе со светом ворвался под гранитный свод знакомый жизнерадостный голос. — По–литовски это означает, «доброе утро, шпана». Ну же и дрыхнете вы, шкеты, будто нэпманы в отеле, и даже на зекс никого не поставили. Вас же легавые с потрохами пометут в два счета. Васька Чмырь здесь?
Мишка продрал глаза, всем своим существом ощущая великую удачу: перед ним в модном плаще и в той же шляпе «конотье» стоял Ухлай.
— Тебя ли я вижу, наш блудный брат? — воскликнул вдруг Ухлай, устремив на него удивленный и вместе обрадованный взгляд.
Мишка поднялся со своего соломенного ложа, подошел к сияющему золотым зубом «пахану», пожал протянутую руку с перстнем на пальце.
— Я тебя тоже давно не видел, — сказал он под гул голосов разбуженной в склепе шпаны. — Думал, зашился, в уголок [28] попал.
28
Угрозыск (жарг.)
— Не родился еще тот мент, который бы взял меня, — самодовольно рассмеялся Ухлай. — А я, грешным делом, подумал, кореш, что ты сбежал от долга.
—
Ухлай взял деньги, при этом зуб его засиял еще ярче.
— Гопничал? — спросил одобрительно, пряча возвращенный долг в нагрудный карман жилета.
— Ага, в Грозном ошивался. Еще малость — в Махачкале.
— Из приюта, говоришь, подорвал? Не понравилось, что ли?
— А кому понравится добровольно срок отбывать. Да в гробу я видел этот детдом и столярную мастерскую вместе с ним! — повысил голос Мишка, накаляясь мнимой неприязнью к своему недавнему прошлому. — Дай–ка гарочку… — протянул он руку к одному из обитателей могильного общежития, вынувшему в этот момент из–под засаленных отрепьев своего «клифа» пачку папирос «Дюшес». Тот в ответ презрительно цвыкнул слюной сквозь зубы.
— Дешевый буду, — осклабился он, снимая мундштук папиросы грязными пальцами и обводя заспанными глазами своих проснувшихся приятелей, — этот фрей думает, что попал в коммуну или колхоз. Может быть, тебе и шамовки дать?
Присутствующие охотно заржали, отдавая дань остроумию своего товарища.
— Ну–ну, милорд! — прикрикнул на владельца дорогих папирос Ухлай. — Зачем же хамить порядочному человеку? Дай–ка сюда…
Оборванный, словно огородное чучело, «милорд» беспрекословно, хотя и без видимой охоты, протянул папиросную пачку. Ухлай угостил папиросой Мишку, взял себе и сунул пачку в карман плаща.
— Несовершеннолетним курить вредно с точки зрения великого французского ученого Чарльза Диккенса, — сказал он назидательно подростку, протянувшему было руку, чтобы забрать принадлежащую ему пачку, и снова повернулся к Мишке, так неожиданно и весьма кстати появившемуся в «кодле». — Выйдем на свежий воздух.
Мишка послушно вышел вместе с ним из душного склепа. Воздух был и вправду свеж. Между оголенными заморозком кустами сирени сквозил пахнущий горечью и снегом восточный ветер. Он легко проникал сквозь многочисленные дыры в огромном, не по росту пиджаке нынешнего его владельца, вынуждая выстукивать зубами мелкую дробь.
— Не по сезону одеты, ваше сиятельство, — заметил Ухлай.
— Да что–то захолодало раньше времени, — поежился Мишка.
— Раньше не раньше, а дело к зиме идет. Сходи к маклакам, подбери себе что–нибудь потеплее.
— Маклаки без денег не дадут, я лучше стырю где–нибудь.
— Выходит, ты мне все свои наличные выложил, себе ничего не оставил?
— Ага… — признался Мишка.
Ухлай вытянул трубочкой тонкие губы, поцокал языком. Затем решительно достал из кармана смятую десятку, протянул Мишке. Тот было сделал протестующий жест, но Ухлай насильно втиснул деньги ему в ладонь:
— Бери, бери… не чужие ведь. Отдашь когда сможешь.
— А когда я смогу?
— Если будешь умником — скоро, — Ухлай придвинулся к самому лицу собеседника. — У меня на мази одно дело.
— Как тогда — на железке? — усмехнулся Мишка.
— А что на железке? — нахмурился Ухлай. — Если бы менты не навели шухер, хороший бы дуван взяли. — Он расправил морщины на лбу. — Но теперь совсем не то, понимаешь? Теперь мы возьмем такой куш, что и Соньке–Золотой ручке не снился. Ты, конечно, пойдешь с нами на дело?
— Пойду, наверно… — переступил рваными ботинками на жухлой траве Мишка. — А с кем это — «с нами»?
— Потом узнаешь. Приходи сегодня вечером на Бешоромбаш в хевру к лупоглазой Катьке, там обо всем договоримся, — подмигнул Ухлай сообщнику и подчеркнуто дружелюбно хлопнул его по плечу. — Великий шухер затевается в городе. Самое главное не прозевать момента и не размениваться на гроши. Как говорится, красть — так миллион, любить — так королеву!