Терская коловерть. Книга третья.
Шрифт:
Миллион решили брать в банке. Об этом Мишка узнал в хевре, то есть притоне лупоглазой Катьки, которая, хотя и не была королевой, но пользовалась определенным успехом у своих блатных завсегдатаев. Возглавлять налетчиков будет Ухлай. Под общим руководством какого–то Треста. Кто он такой этот Трест, Мишка не знает, но думает, что не меньше как «пахан» краевого, а то и союзного значения. Вот пока все, что он успел разузнать, находясь эти несколько дней в воровской малине.
— Ну что ж, неплохо, — похвалил своего агента начальник ОГПУ, повстречав его в условленном месте. — А на какое число назначено ограбление?
— Он
— А оружие вам обещают?
— Обещают всем дать по нагану. Ухлай спросил, кто даст? А он говорит: «Бог даст», а сам лыбится и зубы у него, как у лошади.
Степан насторожился: опять ссылка на божье покровительство. Может быть, припрятано это оружие где–нибудь в церковном подвале?
В тот же день он разослал своих людей по всем имеющимся в городе духовным заведениям. Сам же отправился в пекарню. Она находилась на главной улице напротив детского дома.
— Можно? — спросил он, заглядывая в дверь подсобки, где обычно находился заведующий пекарней, и тотчас увидел склоненную над столом лысую голову.
— «Я услышал — и вострепетала внутренность моя, при вести о сем задрожали губы мои», — донесся в ответ и в самом деле задрожавший от радости голос заведующего. — Заходи, заходи, и да как сказал пророк Аввакум: «Все заклятое в земле Израильской да будет твоим». Кто это тебя так? — ткнул он пальцем в выглядывающую из–под фуражки марлевую повязку.
— А… пустяк, за притолоку башкой зацепился, не рассчитал, — усмехнулся Степан, заходя в душное от печного жара помещение и садясь на предложенный табурет. — Как живешь, Иннокентий Павлыч? Накормишь ли сегодня город хлебом?
Иннокентий наморщил лоб, подыскивая подходящую к моменту цитату из Священного писания, но Степан опередил его.
— Я знаю, что ты скажешь: «Христос, мол, пятью хлебами накормил несколько тысяч человек», так ведь? Я к тебе вот по какому делу… — и он рассказал бывшему ктитору о своих предположениях.
— Ну что ж, в словах твоих есть резон, — погладил свою лысину Иннокентий, — но что касается подвала в Успенском соборе, то в нем, кроме старой рухляди да крыс, ничего нет. Да ты и сам знаешь…
— Все же не мешает проверить. У тебя ключи от подвала целы?
— А как же.
— Тогда пойдем посмотрим, а то мне не хочется вовлекать в это дело сторожа.
— Конечно, — согласился Иннокентий, вынимая из выдвинутого ящика стола связку ключей.
В подвале и в самом деле ничего подозрительного не оказалось.
— Я же говорил, — пыхтел в полутьме Иннокентий, перелезая вслед за Степаном через груды пропыленной всевозможной церковной утвари.
— Похоже, что ты прав, — согласился с ним Степан, чихая от лезущей в нос пыли. — Но о какой же в таком случае «божьей пазухе» толковали контрреволюционеры, когда они ехали с «дядей Федей» в буруны? Может, все–таки в подвале имеется тайник?
— Ну, где ему тут быть, — возразил Иннокентий. — Мы ведь с тобой, Степан Андреич, этот подвал с одиннадцатого года знаем.
— Что верно, то верно, — согласился со старым подпольщиком Степан и, подойдя к стоящей посреди подвала гигантской колонне, похлопал по ней ладонью: — Экая глыбища!
— На ней, считай, весь собор держится, — отозвался Иннокентий.
Степан промерил шагами расстояние
— Представляешь, сколько в нее кирпича вбухали? — проговорил он с невольным изумлением в голосе. — Можно многоэтажный дом выстроить.
— Ты думаешь, колонна эта сплошная? Она цельная только по углам.
— Как — по углам? — не понял Степан.
— Очень просто: по углам стоят четыре каменных столба по два метра в поперечнике, а между ними — обыкновенные стены.
— Откуда знаешь?
— Дьяк говорил, при нем этот собор закладывали.
— Так значит… — Степан приблизил вытаращенные глаза к глазам Иннокентия, — внутри опоры пустота?
— Выходит так, — согласился Иннокентий, начиная догадываться, какая мысль пришла в голову начальнику ОГПУ.
— Восемь на восемь — шестьдесят четыре квадратных метра полезной площади, исключая пространство, занятое столбами, — бормотал тот, ощупывая шершавые от штукатурки восьмиметровой ширины грани гигантской колонны. Одну за другой. Со всех сторон. Увы, никакого намека на какой–нибудь лаз или потайную дверцу.
— Ну и фантазеры же вы, чекисты, — покачал головой Иннокентий.
— Без фантазии нашему брату нельзя, — согласился с ним Степан, продолжая исследовать опору. — Как сказал один мудрый человек: «Лучше иметь ошибочную гипотезу, чем никакой». Пошли отсюда.
Они выбрались из подвала, Иннокентий повесил на дверь замок.
— А ключ дай мне, — протянул руку Степан.
— Зачем?
— На всякий случай.
По проспекту шли молча, каждый думая о своем: Иннокентий — о хлебной выпечке, Степан — о «божьей пазухе» с оружием для мятежников. По плану руководства тайной белогвардейской организации, именуемой «Трестом», мятеж должен вспыхнуть одновременно по всей стране в день религиозного праздника «Воздвиженье животворного креста». Об этом его предупредили шифровкой из Владикавказа. До праздника остается меньше недели. За эти оставшиеся дни нужно во что бы то ни стало найти и обезвредить контрреволюционную верхушку или по крайней мере предугадать места возможных выступлений. Одно из них он уже знает — банк. Не трудно догадаться, что мятежники попытаются одновременно покончить с ОГПУ, милицией, телефонной станцией и другими важными для захвата власти учреждениями. Где же находится эта «божья пазуха», по–видимому, настолько хорошо законспирированная, что враги даже не остерегаются говорить о ней вслух.
Справа показался дом Тушмалова с коваными узорчатыми воротами, в нем теперь находится детский дом. Степан замедлил шаги, страстно вдруг захотелось повидать Андрейку, Ольгиного сына. Он уже дважды навещал его, всякий раз мальчонка радовался его приходу, а у самого Степана во время этих мимолетных встреч на душе делалось тяжело и даже муторно. Как же быть дальше? В том, что Андрейка не только Ольгин, но и его сын, он уже не сомневался, но от этой уверенности ему не становилось легче: что будет с Сона, когда узнает об этом? И как быть с Ольгой? Ведь рано или поздно она предстанет перед судом, если останется жива, и ее могут приговорить к расстрелу. Надо во что бы тo ни стало еще раз встретиться с нею, уговорить ее явиться с повинной к советскому правосудию. Пока не поздно. Ликвидация атамана Котова зачтется ей при вынесении приговора. Чабан Митро, бывший Степанов ординарец, обещал при расставании поговорить с ней.