Теряя сына. Испорченное детство
Шрифт:
Ее муж разлил саке в маленькие, похожие на наперстки чашечки и произнес по-японски такой витиеватый тост, что я почти ничего не поняла. Он не выглядел особенно счастливым, но, по крайней мере, был абсолютно спокоен. Закончив, он кивнул мне и сказал по-английски: «Добро пожаловать в нашу семью».
Я благодарно кивнула и выпила горячего рисового вина. Мать Юсукэ наклонилась ко мне, положив мягкую ладонь мне на локоть. «У тебя есть для нас известия?» – спросила она и бросила многозначительный взгляд мне на живот.
Я очень хотела быть хорошей снохой. Я очень хотела понравиться родителям
– Как мне их называть?
– Кого?
– Твоих мать и отца.
– Окасан и отосан.
Я вспомнила, как Филипп предложил называть его мать просто мамой и как она поморщилась, услышав это. Неужели мать Юсукэ поведет себя так же? Маловероятно. Она же японка, а они с детства привыкают не выдавать своих эмоций. К тому же она вроде бы неплохая. Столько всего наготовила, постелила нам футоны и поставила в вазу ветку сирени.
– А что я должна буду делать завтра утром? Может, стоит встать пораньше и помочь твоей матери приготовить завтрак?
– Да. Думаю, это произведет на нее впечатление, – пробормотал он. Он уже засыпал.
Я едва сдержалась, чтобы не растолкать его. Мне нужен был ускоренный курс по предмету «как должна вести себя хорошая японская жена в доме родителей мужа». Может, по этому предмету есть какой-нибудь учебник? Или спецкурс в каком-нибудь колледже?
Я слышала краем уха, что, если девушка умеет составлять букеты, это повышает ее ценность в глазах претендентов на ее руку и сердце. Если бы я досконально изучила чайную церемонию или научилась танцевать с веером, родители Юсукэ, возможно, сочли бы, что я достойна их единственного сына и наследника. Может, им понравится, как я рисую. Я решила, что напишу для них картину.
На следующий день я с большим трудом подняла себя с постели в шесть утра, и моя свекровь научила меня варить суп мисо. Весь фокус в том, чтобы добавить густую бобовую пасту за секунду до того, как закипит вода. (Она использовала особое сито и ложку – только для мисо.) Затем нужно добавить то, что плавает, – к примеру, грибы. А еще позже – все, что тонет, к примеру морковь.
– Важно следить за цветом, – сказала она. Я молча кивнула.
Утром я привыкла мазать тост джемом и варить кофе, поэтому когда мы наконец приготовили этот суп, я чувствовала себя так, будто уже провела на ногах целый день.
Затем мы сделали омлет. Я думала, я умею делать омлет: взбить яйца с молоком, вылить их на горячую сковороду, посыпать сыром, сложить вдвое. Японский способ оказался более сложным. К яйцам надо было добавить сахар и жарить на особой сковороде для омлета. Омлет надо было аккуратно свернуть и нарезать. Если бы мне пришлось готовить такой завтрак одной, то пришлось бы вставать на целый час раньше.
Но на супе и омлете дело не закончилось.
– Показать тебе, как готовить ланч для Юсукэ? – спросила она.
Ланч? Я всегда думала, что днем он перехватывает сандвич и рис с карри в какой-нибудь кофейне. Мне и в голову не могло прийти, что он приносит на работу ланч, приготовленный матерью.
Не дожидаясь ответа, она достала из буфета лакированную шкатулку с двумя отделениями – одним снизу, вторым
– Рис – сюда, – сказала она и положила порцию риса в нижнее отделение. (Она приготовила его, когда я еще спала.) Палочками для еды она взяла из банки маринованную сливу и положила ее в центр отделения. Все вместе это стало похоже на японский флаг.
– А сюда – все остальное. Думай о сочетании цветов. Думай о красоте.
Она достала из холодильника все, что нужно: мясные шарики в соусе «терияки», кусочки жареной курицы, соцветие брокколи, нарезанную звездочками морковь, клиновидные ломтики яблок. Затем жестом показала, что я должна заполнить этим верхнее отделение шкатулки.
Я представила, что это картина. Она наблюдала, а я раскладывала – островок зелени тут, оранжевую искру здесь. Кусочек рыбы. Цветочные головки – тут я была особенно внимательна. Закончив, я отступила назад, чтобы она могла хорошо рассмотреть, что получилось.
Она взяла палочки, переложила на другое место помидорку-черри и кивнула.
Я закрыла шкатулку крышкой.
Но это было еще не все.
Она достала откуда-то кусок шелковой ткани, фуросики, и показала, как завернуть в нее шкатулку. Наконец мы завязали все положенные узлы. Можно было поднимать мужчин к завтраку.
Только после того, как Юсукэ с отцом ушли на работу, мы со свекровью тоже вышли на улицу – развешивать для просушки выстиранное белье. Я набросила мокрое полотенце на бамбуковую перекладину, но она удержала меня за руку и покачала головой. Взяв другое полотенце и взглянув, смотрю ли я, она встряхнула его, чтобы разгладить морщины на ткани, стремительно сложила его и набросила на перекладину.
Она сказала, что мои лифчики, трусы Юсукэ и прочие вещи такого рода следует вешать так, чтобы их не могли увидеть соседи. Я в жизни никогда столько не думала о выстиранном белье.
Затем вытащили футоны на солнце. Я заметила, что мы сделали это последними среди всех соседей. Женщина из дома напротив подметала крыльцо. Закончив, она выплеснула на бетонные ступеньки ведро воды и стала мыть дверь. С одной стороны, я восхищалась ее дотошностью – такой же, как и у моей свекрови, окасан. С другой стороны, я задумалась, удастся ли мне написать что-нибудь за то время, пока мы с Юсукэ будем жить у его родителей. Я точно знала, что не смогу поддерживать такие стандарты, когда мы будем жить одни.
Я решила смотреть на этот первый день со свекровью как на обряд посвящения. Я должна доказать этой женщине, которая почти наверняка желала сыну совсем другой жены, что я чего-то стою. Поэтому, когда она жестом показала, что мне следует, опустившись на колени, мыть пол большой чистой тряпкой, я, конечно, подумала: «А о швабре вы никогда не слыхали?», но ничего не сказала. Я драила деревянный пол, пока не увидела в нем свое отражение.
Днем мы сделали перерыв. Мать Юсукэ отправилась в районный общественный центр на занятия английским языком. Я была предоставлена самой себе, решила вздремнуть и уснула так крепко, что проснулась только перед самым ужином.