Теряя сына. Испорченное детство
Шрифт:
– Как она? – спросил Филипп.
Миссис Маккарти вздохнула:
– Не знаю. Ей нужно было стиснуть зубы и доработать. А теперь она, возможно, никогда уже с этим не справится.
Я знала, что случилось с Кейт. На нее в Кении напал африканец с мачете. Она получила психическую травму и вернулась домой раньше, чем собиралась.
«Да что это за мать такая?» – подумала я. Мои родители потребовали бы, чтобы я летела домой первым же самолетом из Найроби.
Но Филипп согласился с матерью:
– Да, ты права. Я немного беспокоюсь о ней.
Ожидая
– Привет, мамочка! Филипп! А это, наверное, Джил? Как тебе удалось отхватить такую красивую девушку?
Несмотря на случившееся с ней несчастье, это была спокойная, уверенная в себе молодая женщина. А я выглядела как пациент с нервным расстройством.
Филипп ушел в кухню, чтобы помочь матери сделать кофе. Кейт села рядом со мной, обняла колени, как ребенок, и сказала:
– Ну, и как вы с Филиппом познакомились? А то я умру от любопытства.
– Мы были в одной группе по французскому, – сказала я.
Поначалу Филипп меня вообще не замечал. Я сидела на последнем ряду, он впереди. Мы по три часа в неделю проводили в одной комнате, но он не узнавал меня, когда мы сталкивались в коридоре. Однажды у нас в кампусе был рок-концерт, и мы четыре часа стояли плечом к плечу. Я каждую минуту ждала, что он вот-вот на меня посмотрит, но он ни разу не отвел взгляда от сцены.
Как-то вечером я сидела на скамейке перед библиотекой и читала «Евгению Гранде». А он вдруг остановился и сказал: «Привет!» Я очень удивилась. Но еще больше я удивилась, когда он сел рядом и стал со мной разговаривать. Мы говорили несколько часов. Я узнала, что после окончания университета он едет работать в Сенегал по стипендии «Ротари интернэшнл» У меня в комнате на тумбочке лежало еще незаполненное заявление в Корпус мира. Я обожала книги Дорис Лессинг и Надин Гордимер. Десять раз смотрела «Прощай, Африка!». И не только в этом мы были похожи. Мы оба учились во Франции и скучали по тамошнему беззаботному житью. У нас обоих были желтые «фольксвагены» (у него 1972 года, у меня чуть более новая модель). И еще нам нравилась одна и та же музыка.
Я положила забытого Бальзака в сумку, и мы пошли в кафе, а затем в кино. Шесть часов пролетели, как одна секунда. Я поздно вернулась домой. Весь вечер у меня было ощущение, будто моя кровь, как шампанское, наполнена пузырьками, а голова – гелием.
Через две недели он сказал, что любит меня. Я была немного озадачена тем, как быстро это произошло, но и восхищена. Сама я любви не чувствовала. Поначалу я просто думала: «Этот парень – мой билет в Африку». Довольно эгоистично, правда? Однажды Филипп сказал: «Приезжай ко мне в Дакар. Я куплю тебе билет на самолет».
И вот я в гостиной миссис Маккарти, сижу рядом с Кейт. Я заметила, что у нее татуировка на голени. Она улыбнулась и покачала головой:
– И что ты нашла в Филиппе? Я считаю, что хорошего мужа из него не получится.
Это был момент, когда я могла что-либо узнать о Филиппе, о его прошлых отношениях. О том, как они заканчивались. Но вместо этого я сказала:
– Зато он чудесный бойфренд. – И это была правда.
Филипп записывал мне кассеты, приносил завтрак в постель, массировал плечи, когда я уставала. Он мечтал о браке, детях, деньгах, успехе, путешествиях и приключениях. Я мечтала о том же самом.
Потом Кейт уехала к себе домой, а мы разбрелись по разным спальням.
«И кстати, никакого секса в моем доме», – еще в самом начале вечера предупредила миссис Маккарти. Она сказала это с улыбкой, но было видно, что она действительно ничего подобного не потерпит. Мне постелили в спальне для гостей, а Филиппу – на раскладном диване.
Мне бы хотелось провести ночь в детской кровати Филиппа, поглазеть на развешенные на стенах регалии «Ред сокс», на слепленных им в детстве глиняных монстров. Но детство Филиппа, наверно, хранится в картонных коробках, на чердаке или в сарае, отправленное туда после одного из переездов. Это был дом миссис Маккарти, и только ее.
Восемнадцать часов спустя мы отправились в ресторан. Миссис Маккарти сопровождал ее коллега, адвокат из Чикаго, двоюродный брат известного актера. Я этого актера обожала – с тех пор, как увидела его в первом крупном фильме про войну во Вьетнаме. Я надеялась, что атмосфера вечера будет не очень натянутой, так как хотела хорошенько расспросить адвоката о его брате.
Но я надеялась зря. Ресторан выбрал Филипп – темный, тихий, с видом на реку. Меню было на французском, и он уговорил мать позволить ему сделать заказ. Я была рада. Произношение у него лучше, чем у меня. Мне нравилось его грассирование. Не хватало только начать мямлить, да еще и на людях.
Принесли вино, Филипп попробовал и сказал:
– Superbe.
Едва удержавшись, чтобы не хмыкнуть, я отпила из своего бокала. На мне было шелковое платье и макияж, но мне вдруг показалось, что это просто маскировка. Я чувствовала, что мне опять двенадцать лет.
Адвокат – его звали Бен – был забавный, похожий на плюшевого мишку, с брюшком.
– Ну, Филипп и Джил, вы теперь вольные птицы. Какие у вас планы по завоеванию мира?
Филипп ответил без раздумий:
– Ну, сначала, естественно, Сенегал. А потом юридический факультет. Гарвард, скорее всего, или Йель.
Миссис Маккарти кивнула.
– А вы, Джил?
– Собираюсь писать картины. Буду художником.
– То есть графическим дизайнером? – спросила миссис Маккарти. Ее лоб прорезала морщина – от мыслительного усилия.
– Э… нет. Я хочу пойти по стопам Блондель Мэлоун. На пике ее карьеры «Нью-Йорк таймс» назвала ее «лучшим пейзажистом Америки».
– Блондель кто?
– Блондель Мэлоун. – Я чувствовала, что краснею. – Она была художником-пейзажистом. Рисовала лучшие сады мира.