Теряя сына. Испорченное детство
Шрифт:
Бриллиантовые серьги миссис Маккарти брызнули светом, когда она покачала головой:
– Не понимаю, как можно зарабатывать на жизнь, рисуя картины.
Над столом повисла тишина. Я покосилась на Филиппа, но он ничего не сказал. Он внимательно изучал свой суп, проявляя почти ботанический интерес к плавающей в нем петрушке.
У меня защипало в глазах, но тут Бен поднял бокал и сказал:
– Предлагаю тост за выпускников.
В воздух поднялись еще три бокала.
– За Филиппа, будущего орла юриспруденции, и за Джил, будущую лучшую пейзажистку Америки.
Зазвенел хрусталь.
На следующий день устроили пикник. Мы расстелили на газоне клетчатое одеяло. Я привезла с собой подарок родителей в честь окончания университета – японскую 35-миллиметровую «Минолту», и не отрывалась от видоискателя: Филипп с сандвичем, перемазанный кетчупом. Идеальные родители Нуала и Тэд приехали из Бриджпорта со своими четырьмя детьми. Их отпрыски уже смолотили свои сандвичи и теперь валялись на траве. С ними приехали друзья – семейная пара из Франции и их трехлетний сын. Филипп беседовал с французом, который оказался брокером с Уолл-стрит. Ветер доносил до меня обрывки разговора.
– Значит, у вас нельзя устроиться на стажировку? – спросил Филипп. В Дакар он уезжал только в сентябре, а значит, у него оставалось почти четыре свободных месяца. За это время он собирался заработать денег и завязать нужные знакомства. Он восхитился БМВ француза: «C’est une belle voiture».
Филиппу было все равно – юристом быть или брокером. Его интересовал только успех. Деньги. Сверкающая немецкая машина, как та, что стоит сейчас перед домом. Свой дом неподалеку от пляжа на острове Салливана или Нантакете. Если у нас все будет хорошо, я полечу в Сенегал, буду жить в большом доме. Меня будут окружать красивые вещи. Мне нравилось его стройное крепкое тело, энтузиазм и неиссякаемая энергия – и, наверное, в той же мере мне нравился тот образ жизни, который он олицетворял.
В ту ночь я долго не могла заснуть. Вдруг бесшумно открылась дверь, темная фигура подошла к кровати. Это был Филипп.
– Матери ты понравилась, – шепотом провозгласил он. – Она считает, что ты – настоящая леди.
Я улыбнулась, но улыбка вышла невеселой. Наверно, я бы ей больше понравилась, если бы каждый день прыгала с парашютом и покоряла снежные вершины. Если бы на меня в темном переулке набросился грабитель с ножом, а я уложила бы его на месте – вот тогда она сочла бы, что я достойна ее сына. От таких мыслей мне стало не по себе. Я хмыкнула. Филипп обнял меня. Видимо, он думал, что я обрадовалась, – ведь я не ударила в грязь лицом на генеральском смотре.
Познакомившись с матерью и двумя сестрами Филиппа, я улетела из Бостона и стала ждать звонка. Напрасные ожидания. Он прислал мне открытку из Миртл-Бич – Гранд-Странд, песчаный пляж, на котором плечом к плечу, словно вобла на веревке, сушатся купальщики, – и короткую записку, в которой сообщал, что работает по десять часов в день в пляжном ресторане. Он занят. Надеется, что у меня все хорошо.
Мне стали лезть в голову всякие мысли. Что его мать что-нибудь про меня сказала. Что он с кем-нибудь познакомился. С официанткой. С туристкой. Я вспомнила, как он
А потом он сказал: «Я хочу это повторить. Как можно скорее».
Однажды мне приснилось, что Филипп – серийный убийца и на моих глазах зарубил ребенка. Во сне меня охватила страшная паника – и оттого, что он убийца, и оттого, что он мой любимый мужчина, а я не могу его спасти. На суде он прошел мимо меня. Он смеялся как безумный и все повторял: «Невиновен». Мне было плохо. Я знала, что его осудят и казнят. Я проснулась, а в моем сердце уже возникла любовь к нему – видимо, пока я спала, он славно поработал над ним топором.
В июле, спустя два месяца с того дня, когда я видела его в последний раз, я не выдержала и позвонила сама. В первой половине дня, до того, как у него начнется смена в ресторане. Голос у него был усталый.
– Ну что, – сказала я, – мы увидимся до того, как ты уедешь в Сенегал?
– Да, конечно.
– Может быть, послезавтра?
– Послезавтра? Хм. Не знаю.
– Мой отец с женой на неделю уезжают на Багамы, мы можем поехать в их дом, отдохнуть, поплавать в бассейне. Что скажешь?
По-моему, я услышала вздох. Но это могли быть просто помехи в трубке. Когда Филипп ответил, в его голосе слышался если не энтузиазм, то хотя бы решимость:
– Ну ладно. Приеду после работы. Буду поздно, часа в два-три утра. Нормально?
– Оставлю на крыльце свет.
Мы проведем вместе двадцать четыре часа, и это лучше, чем ничего. На следующий день я пошла в магазин и купила мясо для гриля. Замариновала грибы шиктаке и испекла мраморный чизкейк. Филипп знал толк в еде. Однажды он заставил меня слушать восторженную рецензию на какой-то шикарный ресторан, напечатанную в «Нью-Йорк таймс». Маловероятно, чтобы ему когда-нибудь пришлось там ужинать, но он смаковал каждое слово.
Поэтому я хорошенько подготовилась и стала ждать. Посидела у бассейна, глядя на отражение луны. Потом меня стали кусать комары, и я перебралась в дом. Налила бокал вина, раскрыла роман. Так просидела до четырех утра. Филиппа все не было. Я легла спать, оставив входную дверь незапертой. Засыпая, я улыбалась, думая о том, что, когда проснусь, увижу его рядом. Не увидела.
Открыла глаза в семь утра. Через несколько минут зазвонил телефон.
– Джил, привет. Прости. У меня тут небольшая авария случилась под Конуэем.
– Авария?
– Да. По-моему, я уснул за рулем. Машина три раза перевернулась. Дружище, если бы не ремень безопасности, я был бы уже трупом.
– Ничего себе. Ты в больнице?
– Нет, только что оттуда. Голова дико болит, но, похоже, ничего не сломано. Врачи говорят, внутренних повреждений нет.
– Это хорошо. А машина как?
– Вдребезги. Как раз для свалки.
Мне вдруг подумалось, что мы уже не будем водить машины одной марки.
– Слушай, а может, ты ко мне приедешь? Уик-энд, похоже, полетел к чертям, но давай спасем хотя бы то, что от него осталось.