Тетрадь из прикроватной тумбочки больницы «Асута» (Записки импотента) и другие повести
Шрифт:
Я был тогда в седьмом классе. Среди ребят ходила подначка, вроде бы хохма такая. Соберутся, и весельчак невзначай произносил:
– Кто дрочит, у того на ладонях волосы вырастают!
И тут обязательно кто-то под общий смех смотрел на ладонь.
В классе учился Костя Худолей. По возрасту значительно старше нас. Так он и был главным онанистом, не считал он это чем-то зазорным. При случае, расслабившись, объяснял затаившим дыхание.
– Главное найти описание, где реально рисуется. В заграничных романах лучше всего. Сейчас у меня «Госпожа Помпандур и ее поклонники».
Но я онанизмом не занимался.
Очень откровенным и простодушным оказался мой сосед справа, как я и догадался, доставленный недавно. Украинец. Почти все здесь украинцы, но говорят по-русски, а он выражается на суржике, смеси русских и украинских слов, которые я для себя перевожу. Мыкола – дальнобойщик, и рейсы его чуть ли не до Иркутска. Попал в больницу, по его мнению, из-за длительного сидения в кабине за рулем. Одно яйцо у него распухло, стало величиной в цветной сине-лиловый шар. В свое время он окончил курсы автомехаников и рассказывает, как выдужает и будет работать в гараже, ремонтировать машины – «Тилькы не сидить на яцйях». Его брат, с завистью говорит он, здорово устроился, двое вкалывают, а он принимает заказы.
Только появляется Виктор Петрович, Мыкола сбрасывает одеяло и зовет:
– Доктор! Наче стало меньше. Подывиться!
Тот, что под окном слева, показавшийся мне сильно старым, – Федор, по профессии стекольщик, ему 52 года, угрюмый, малоразговорчивый верующий человек. Крестится с самого утра, потом перед едой, которую нам привозят, молится и шепчет молитвы. У него была операция на предстательной железе. И, видно, неудачная. Это я услышал во время обхода врачей. На тесемке у него бутылочка для оттока мочи. Светлана ее периодически меняет.
Но самый беспокойный и непредсказуемый – Степан Евдокимович Ходоров, буду писать – просто Ходоров. У него рак, его готовят к операции, но она откладывается. Он полностью зависит от обезболивающих уколов. Светлана по графику его колет, но он все просит, чтобы увеличили дозу. Чаще всего лежит поверх одеяла в самой неестественной позе, подвернув под себя ноги, но когда наркотик начинал свое действие, преображался. Опускал ноги в мягкие кожаные тапки с каким-то витиеватым цветным узором, какими бывают одежды с севера. Его сухое, с резкими морщинами, лицо оживлялось, становилось приветливо-добродушным, но так было не всегда.
Вечером Николай или почувствовал себя лучше – и решил развлечь нас своими рассказами о тяжкой работе дальнобойщика. Он, вольно привалившись к подушке, живо рассказывал:
– Шел по кишиневской трассе без напарника. По сторонам мелькали голосующие. Увидел девушку в косынке в синем платьице – «гарненька»! Сдал назад и открыл дверцу. Она живо взобралась!» – «Я расплачусь» – и смотрит с улыбочкой. «Куда едешь?» – спрашиваю. – «До мамы. Студентка. Я ей гостинец везу». – «Лезь наверх!» Она живо, знает, где наши люльки. Я с трассы на первом же повороте съезжаю, зажигаю на
«Вылазь з машины, жды попутку!»
Ходоров поднялся с постели, сделал несколько шагов к Николаю.
– Ты! Жлоб с деревянной мордой, – неожиданно заорал он, – кому ты втюхиваешь свои сраные байки… Думаешь, дружки зааплодируют, что тут сидят!?! Кого ты тянешь в свою кодлу безмозглых похотливых идиотов!
Он весь трясся и, казалось, вот-вот бросится на Мыколу с кулаками.
– Да я полжизни отдал, чтобы забыть, не видеть и не слышать эту шваль, ленивую, пьяную, вообразившую себя человеками! Тьфу, блядь, плюнь и разотри!
Он вернулся, сел на свою кровать и обхватил голову руками и продолжал так же громко причитать, но о чем-то своем.
– Наде только команды… Дай! Принеси! Подай! Ей мне сделать приятное было за счастье. Такой был верный друг!! Она только надумает идти ко мне, а я и уже знаю! И смотрела на меня как на какую-то картину. Успокойся! Нет, не могу! Меня, когда она приближалась, бросало то в жар, то в холод. И звоны, и трели! Все обиды, все пропадало. Оставалась только она, только Наденька! Как живая! Вот она!
– Евдокимович, – позвал Федор, – не рвы душу. В писании сказано – не мечите бисер перед свиньями! Помолись лучше.
Ходоров вроде очнулся, уставился перед собой.
– Не верю я в бога, Федор, я атеист!
– Атеистов треба вбываты!
– И то правда, – уже спокойно сказал Ходоров. – Я библию, и старый и новый завет, изучаю как источник мудрости, а далеко не продвинулся.
!!!
Меньше года назад, вечером, 15 октября.
…В актовом зале старого здания Политехнического иногда по субботам проводили вечера с танцами.
Кресла, скамейки раздвигались, на сцене ВИА – вокально-инструментальный ансамбль, а внизу танцующие. Народу собиралось много, и не только наши приходили, но и приглашенные. Кроме того, надо было выставлять дежурный патруль, чтобы не пропускать чужих, ломившихся на эти танцы…
Я приходил, но не танцевал, даже не стремился…
Почти в конце зала в передышках собирались группами ребята, на сдвинутых стульях можно было посидеть, и я обычно держался вместе со всеми.
И тут руководитель ВИА торжественно объявляет.
– Белый танец!!
Круг ребят таял, я даже старался сторониться, чтобы не было толкотни. Она шла напрямик, рыжая, рослая, взлохмаченные волосы, очень уверенная, кто-то стоял передо мной, и она его отодвинула. Я тоже сделал движение в сторону, но она тронула меня за плечо.
– Я тебя приглашаю!
– Я плохо танцую.
– Здесь все плохо танцуют!
Она крепко сжимала мою руку. Я поддавался ее движениям. И мне даже показалось, что я сам ее веду, но сбивался. И снова подстраивался.