Тевтонский крест
Шрифт:
Сарацин говорил. Бурцев слушал…
В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, а также сами периодически совершали вылазки. Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плохо вооруженых горожан было
А уж мунафиков вырезали безжалостно, часто – вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг уже невозможно.
Городские партизаны гибли часто, однако тайные подземелья иоаннитов не пустовали. После каждой карательной операции в городе появлялись новые мстители. Мстители искали убежище и соратников. Кто очень хотел, кто хотел по-настоящему – находил.
Глава 43
Рассказ Мункыза прервал громкий стук. Били железом о железо. Где-то неподалеку. Звонкое эхо металось по подземелью.
– Что это? – вскинулся Бурцев. – Кто это?
– Франсуа, – даже в неверном свете факела видно было, как побледнел вдруг Мункыз. – Франсуа де Крюе. Он остался с вашим оружием.
– И что же твой Франсуа делает с нашим оружием?
– Н-н-не знаю.
Алхимик схватил факел, побежал на звук, освещая дорогу. Бурцев, спотыкаясь и матерясь, ринулся следом.
Тридцать шагов прямо…
Сзади слышался топот, чьи-то возгласы. Бежали, натыкаясь друг на друга, подпольщики, дружинники.
Десять направо… Узкий проход. Проем без двери. Небольшое помещение… Старик не входил – стоял, замерев, на пороге. Светил факелом. И в пляшущих отблесках Бурцев увидел…
Большие глиняные горшки. Закрытые, выставленные вдоль стен. Тоже какой-нибудь алхимический эликсир?
Маленькие масляные лампадки в глубоких стенных нишах. Их огоньки чуть тлели на кончиках фитильков и света почти не давали.
Сваленное на полу оружие, аккуратно уложенные снаряды. Да, это их добро. Вся тайно ввезенная в город контрабанда. Стоп! Нет, не вся! Булавы не хватает. И еще – «шмайсеров».
Распятие на голой каменной стене. А под распятием кряжистый длинноволосый усач в стеганом гамбезоне-поддоспешнике, как заведенный, поднимал и опускал булаву Гаврилы Алексича. Опускал на немецкие пистолеты-пулеметы. На то, что от них осталось. И при этом истово бормотал по-латыни. Молился…
Идиот! Бурцев отпихнул оцепеневшего Мункы-за, прыгнул вперед, повис на занесенной палице. Свалил незнакомца.
Они катались по полу, рыча и брызжа слюной. Разбили два горшка. Один – с темным сыпучим порошком, другой – с вязкой липкой жидкостью.
Бурцев вырвался, встал на ноги. Тоскливым взглядом окинул искореженные останки «шмайсеров». Ме-тал-ло-лом! Не стрелять из них больше, не бить фашистов. Зря только везли в Иерусалим!
– Мункыз, что за дела?! – яростно прохрипел он.
За алхимика ответил незнакомец в поддоспешной стеганке. Услышав немецкую речь, усач подскочил с пола, пригладил растрепанные волосы, оскалился щербатым ртом. И тоже прошпрехал – гордо, самоуверенно:
– С молитвой на устах я уничтожил твое дьявольское оружие, презренный колдун! Теперь ему не сгубить ни одной души.
– Да уж не сомневайся – теперь нипочем не сгубить, – огрызнулся Бурцев. – А за презренного колдуна сейчас в морду получишь, понял?
Щербатый, усатый, волосатый пошел пятнами, сжал кулаки.
– Ты… я… я… ты… Я вызываю тебя…
– В любое время, в любом месте!
– Прекратите! – Мункыз сунул факел в чьи-то руки, встал между Бурцевым и разгневанным усачом.
– Зачем ты впустил сюда слуг сатаны, Мункыз! – набросился незнакомец на старика-алхимика.
– Успокойся, Франсуа, к шайтану они не имеют никакого отношения.
– Они принесли адово оружие! Это немецкие колдуны!
– Уверяю тебя, ты ошибаешься.
– О нет, это ты ошибся, открыв пред ними наше убежище. Ты поверил их лживым речам, так? Но разве не известно тебе, насколько хитер и изворотлив может быть враг рода человеческого? Их следует изничтожить, пока не поздно. Всех до единого! А их богопротивное оружие…
– Слышь, ты! – взорвался Бурцев. – Я вот тебя сейчас самого так изничтожу!
– Хва-а-атит! – вскричал Мункыз. – Не тешьте нашего общего врага междоусобными распрями.
Бурцев взял себя в руки. Действительно… Давно ли сам разнимал Бейбарса с Бурангулом и читал им мораль. Да и грешно обижаться на убогого-то. А в глазах незнакомца плясала сумасшедшинка. Чем-то сродни той, что Бурцев видел во взгляде юродивого, повешенного у Иосафатских ворот.
Усач в гамбезоне тоже остывал. Злобно зыркал, пыхтел воинственно, однако драться уже не лез.
– Познакомься, Василий-Вацлав, это Франсуа де Крюе, – со вздохом представил Мункыз. – Доблестный рыцарь ордена Иоанна Иерусалимского, воин белого госпитальерского креста. Входил в отряд каида-магистра Гийома де Шатонефа, павшего под Аккрой. Франсуа – рьяный и непримиримый противник Хранителей Гроба. Иногда даже слишком рьяный и слишком непримиримый.
Мункыз покосился на разбитые «шмайсеры».