The Beginning of the End
Шрифт:
Белла повиновалась. Она решила попытаться нарисовать то, что сохранилось только в ее памяти, - вид какого-нибудь из лондонских парков.
Вскоре увлеченный Синухет понял, что она рисует свой город, и вновь начал расспрашивать наложницу о ее родине. Кифи тоже внимательно слушала их, затаившись в сторонке. Белла рискнула и обмолвилась кое-о-каких достижениях будущего: все равно проверить это у египтян нет возможности.
Синухет поздно ушел от Беллы, с большой неохотой вырываясь из той реальности, что она соткала
Ночь она проспала спокойно; весь следующий день Белла не видела никого из хозяев, и никого из детей, только слышала, как те играют в саду у пруда. Кифи снова сидела за тканьем; а вечером предложила Белле подняться на крышу.
– Хочешь, мы будем спать здесь?
– спросила она.
Белла была восхищена картиной, открывшейся сверху, и охотно приняла бы предложение новой приятельницы. Но воспользоваться им не смогла: к женщинам поднялся Синухет. Ничего не говоря, он увлек Беллу в свою спальню.
В этот раз тоже не получилось избежать боли и неловкости. Но сегодня Синухет любил ее более вдумчиво, долго, и от одного этого сознания, - что Синухет наслаждается и изумляется именно ей, что именно в ней он нуждается, - Белла поднялась к наслаждению.
На эту ночь он тоже оставил Беллу спать рядом с собой, и обнимал ее во сне. Это согревало ее, давало чувство защищенности… и Белла понимала, что их чувство могло бы со временем перейти в любовь. Если бы только у Синухета уже не было семьи.
Госпожа Мути пожелала видеть новую наложницу мужа только на третий день. Белла поражалась выдержке этой женщины: неужели она до сих пор довольствовалась только чужими словами? Хотя, вероятно, жена Синухета улучила возможность рассмотреть Беллу незаметно для нее.
Хозяйка дома вошла в комнату наложниц, когда Кифи не было, а Белла рисовала. Услышав женские шаги, англичанка вскочила. Она повернулась лицом к госпоже, опустив руки.
Жена Синухета оказалась красивой величавой женщиной, которая, однако же, выглядела старше супруга. Но, вероятно, на самом деле была его младше - ее старили преждевременные складки у губ, отчетливо заметные, когда женщина улыбалась.
Госпожа Мути была в парике с укрепленным на темени благовонным конусом, источавшим сильный аромат, в изысканном наряде; и походила не на провинциальную хозяйку, а на придворную даму. Белла подумала, что эта женщина могла быть ловкой интриганкой… Она ведь, кстати, и фиванка по происхождению…
Несколько мгновений соперницы молча рассматривали друг друга. Потом госпожа Мути произнесла, хорошо поставленным голосом:
– Так значит, вот ты какова. Чужестранка, укравшая разум моего мужа.
Она так и сказала - “укравшая разум”. У Беллы заколотилось сердце.
Белла вдруг поняла, что нужно делать, и склонилась перед этой женщиной по-египетски, простерев руки. Она уже несколько
– Госпожа, твой муж защитил меня, и дал мне кров. Я рада быть в тени. Ваше солнце слишком ярко для нас, северянок… особенно солнце Уасета.
Девушка снова робко подняла глаза. Госпожа Мути, холодно слушавшая ее, улыбнулась; отчего складки у губ обозначились резче.
– Ты неглупа, - сказала египтянка.
– Может быть, ты сможешь найти себе место в моем доме. Если только ты не забудешь, - тут Мути перешла на шепот, - что влечение моего мужа пройдет, а власть его госпожи - нет.
Белла снова склонилась. Это она понимала очень хорошо.
Девушка стояла не разгибаясь, пока не услышала, как дверь за госпожой Мути закрылась.
========== Глава 56 ==========
Так же, как в храме Амона, дни, проведенные в доме Синухета, незаметно сливались в недели. Люди дома, вначале изумившиеся ее появлению, привыкли к Белле скорее, чем можно было ожидать. Казалось, она почти не возмутила неторопливого течения их жизни.
Даже в деревне в ее время уже не получалось жить так спокойно. Урбанизация заставила деревню непрерывно догонять город. Прежде Белла жалела древних - без современной медицины, без должного понимания собственной физиологии они умирали гораздо раньше людей ее эпохи. Конечно, так и было; но эти люди не утратили здоровых инстинктов, еще не извращенных городским воспитанием, и обитали в здоровой природной среде, еще не искалеченной индустриализацией.
И их дом стоял в сельской тиши. Возможно, со стороны Синухета жить в таком уединении было эгоистично, но отнюдь не глупо.
Белла довольно скоро выяснила, чем живет ее господин и откуда взял свое состояние. Синухет был, как и предполагала англичанка, помещиком средней руки, и помимо дома с садом владел еще пшеничным полем; а после смерти его с братом родителей он приобрел виноградник неподалеку от своего имения. Синухет стал виноделом, одним из тех, кто поставлял прекрасные вина Дельты к столу фиванских вельмож и самого фараона. На его земле работали свободные поселяне - вообще, среди людей Та-Кемет было мало рабов по названию. Рабами чаще всего становились иноземцы - такие, как Белла.
Синухет, однако же, никогда не давал Белле почувствовать, что относится к ней иначе, нежели к Кифи и другим младшим домочадцам. Она, как и Кифи, считалась в доме ниже жены, но выше служанки. Сама Белла иронически именовала себя “добавочная жена”: как в романе Уэллса, в котором герой, впавший в летаргический сон, проснулся через двести лет и обнаружил, что благодаря накопленному за столь долгий срок капиталу стал властелином мира.* Сейчас англичанке смеяться над измышлениями своего соотечественника-фантаста хотелось гораздо меньше…