The Elder Scrolls. На изломе времён. Часть 2. Хаммерфелл
Шрифт:
Парень подошёл к только вывешенному и озвученному объявлению, приколотому к доске, и чуть не вскрикнул. На бумаге было весьма подробно описана его внешность, и даже портрет набросан. Да ещё и с громкими заявлениями: «Талморский шпион», «Предатель родины», «Продался альтмерам» и так далее и тому подобное. Якобы, его сообщники уже схвачены и находятся в городской тюрьме, но он, их особо опасный ГЛАВАРЬ сбежал и прячется. А в придачу назначили награду в три тысячи септимов.
Хотя Амиэль и считал, что за него должны давать не менее десяти тысяч, даже такой мизерной суммы хватит, чтобы весь Драгонстар стал гоняться за ним. Да что
И тут до Амиэля дошло, что он очень крупно влип: «Какое враньё! Зачем продавать родину, если нужды в деньгах нет? Похоже, эти ребята, кем бы они ни были, встряли по полной, раз уж награду назначили. А ещё меня втянули! За меня уже цену дают!» Взгляд Амиэля заметался в испуге, ближайшая цель для него теперь стала такой размытой и неточной, какой ещё никогда не была.
– Эй, парень, - окликнул его трактирщик, а Амиэль чуть в обморок не упал, - поди-ка сюда!
Вроде как сидящие вокруг люди не обратили внимания ни на объявление, ни на трактирщика, ни на самого Амиэля.
– Парень, - прошептал ему трактирщик, - ты уже, видимо, заметил, что у тебя проблемы. Тут заходил глашатай и повесил это объявление. Я ему ничего не сказал!
– Да, я вам весьма обязан…
– Но ведь они и вернуться могут, - прищурился трактирщик.
– Я тебя понял, - сказал Амиэль и бросил ещё несколько монет трактирщику.
– Спасибо, юный господин! Смею посоветовать вам не обращаться за услугами к важным людям с властью и наёмникам. Они вас тут же продадут.
А маг и без этого жадного человечишки понимал, насколько теперь шатко его положение. Конечно, за решётку его не упрячут, но вот выслать обратно в Скайрим, а то и прямо в Сиродил – могут. А это значит, что он потеряет ещё больше драгоценного времени. В тот момент ему пришла в голову идея.
Потом он, конечно, придумает ещё кучу различных способов, которыми он мог бы воспользоваться. Но сейчас, охваченный паникой, желанием поскорее убраться из проклятого города и небольшими угрызениями совести, Амиэль вздохнул, закинул мешок за спину, надвинул на глаза берет и смело вышел на улицу.
***
Конечно, берет – это хорошо, но для осуществления задуманного нужно было что-то повесомее. Для начала Амиэль выкупил у трактирщика комплект парадной одежды его сына. Цвет и фасон наряда разительно отличались от описанных в листовке, а свой дорогой, хоть и потрёпанный, фиолетовый костюм спрятал в мешок. Конечно, маг считал, что коричневый шёл ему куда меньше, чем фиолетовый, но что поделать. Маскировка требует жертв.
Однако пшеничные красивые кудряшки Амиэля (что отмечали все мамаши на его пути), голубые глаза невинного агнца (по его необъективному мнению) и ухоженная кожа (снимая со счёта прыщи) сразу бы выдали в нём человека с листовки. А значит, нужна была более качественная маскировка.
У труппы актёров этой ночью была большая пьянка по случаю премьеры спектакля. Разумеется, громкий стук в дверь их коморки за сценой отдался в их головах, словно молот Зенитара. Амиэль тут же был послан одновременно в зад к Намире, к дагоновой матери (хоть маг сомневался, что таковая существует) и в Бравильскую баню (чем так прославились у актёров бани в Бравиле, Амиэль не знал).
Но, как и всегда, звон монет отрезвил деятелей культуры куда лучше, чем поток ледяной
Из зеркала на Амиэля смотрел состоятельный купец в возрасте, за которого все и будут принимать юного мага до тех пор, пока не услышат юношеский высокий голосок. Покинув коморку, Амиэль приобрёл новый образ, а артисты – почти шесть сотен монет. Теперь для мага осталось только приобрести необходимые для осуществления плана инструменты.
В этот день у местного мага-аргонианина Аркитуса, чья лавка различных магических товаров совершенно не пользовалась популярностью, Амиэль был первым, а возможно и единственным, клиентом. Именно поэтому хитрый ящер не преминул содрать с говорившего хриплым голосом купца чуть ли не двойную цену за покупку, которая и без того стоила немало. Но ушлый торговец сразу понял, что продешевил, потому что Амиэль даже торговаться не стал. Просто бросил мешок монет и вышел прочь, распихивая свитки по карманам.
Помотавшись по городу и наняв две повозки, Амиэль подъехал к тюрьме, оставил транспорт во внутреннем дворе и гордо вошёл в здание. Он шёл так прямо и величественно, что стража по привычке расступалась в разные стороны, пропуская его. На слабые попытки окликнуть его Амиэль не обращал никакого внимания, проследовав непосредственно к дежурному охраннику.
– Мне нужно видеть задержанных за незаконное пересечение границы мужчин, о которых говорится в листовке, - безапелляционным тоном заявил Амиэль.
– Они обокрали меня и мне нужно поговорить с ними… наедине.
– Простите, господин, - вытянулся по струнке стражник, - но я не имею права пускать кого-либо на встречу с заключёнными без сопровождения…
– Оставьте этот тон!
– облил бедного стражника презрением Амиэль и бросил ему на стол пятнадцать монеток.
– Мне нужно поговорить с ними всеми! Хоть по очереди, мне всё равно.
– Хорошо, - звон монет подействовал на стража воодушевляюще. – Вроде бы не преступник, - сверил он пришедшего с листовкой на входе. – Простите, что задерживаю, но в городе сейчас везде ищут талморских шпионов, во как! Пройдёмте со мной.
– Подождите, - остановил его Амиэль, - ещё, будьте добры, выгрузить всё их вещички в одну из повозок. Я их выкупаю! – и бросил мешочек монет на стол.
– Но… вы же понимаете, что должны заполнить…
– Да вы издеваетесь! Вы не можете сами бумажки оформить? Неужели я должен тратить своё время на вас?
– Но, может быть, вы хотя бы представитесь?
– Боги мои Девятеро! – театрально закатил глаза Амиэль и достал из сундучка бумагу.
Это была самая настоящая грамота, которая удостоверяла личность носившего. Штука эта очень дорогая и редкая, во многом из-за довольно обширной неграмотности. Она носила на себе зачарование непохищения: в чужих руках текст с неё полностью стирался. Амиэль любил бросать эту бумагу на стол, словно козырь, потому что выражения вытянутых лиц всегда доставляли ему немыслимое удовольствие.