The Kills

Белый Шум

Я поставил паузу и повернулся к Кейт.

— Вот это, — сделал я акцент, — о чувствах. А не: «Анастейша, хочу лишить тебя девственности, потому что она мне мешает», — со злой издевкой переиначил произошедшее в другом фильме.

Кейт почему-то виновато улыбнулась, стыдливо прерывая зрительный контакт, потеребила край рубашки, слишком пристально рассматривая швы, искажая губы в горькой усмешке.

Я погладил ее щеку тыльной стороной пальцев, привлекая внимание.

— Тебе нужен не герой-любовник-миллиардер с плеткой и вертолетом,

а тот, кто знает, сколько ложек сахара добавить в твой чай, потому что так нравится тебе.

Уилсон рвано вздохнула, отворачиваясь и избегая зрительного контакта.

— Ты чего?

Я наклонился ближе и взял ее за руку. Она повернулась, не скрывая мутную пелену слез, вымученно и тихо зашептала:

— Кажется, меня никто никогда не любил.

Глава 15. Хаос и порядок. Часть 1

Не помню, чтобы у нас дома хоть однажды собиралось столько людей. Создалось впечатление, что все восемь миллионов жителей города задались целью набиться в нашу маленькую квартирку. Я не знала, что у моих родителей столько близких друзей, желающих выразить свои соболезнования и проститься.

От дискомфорта скручивает все внутренности, пустой со вчерашнего дня желудок ноет режущей болью.

Я то и дело вытираю мокрые ладони о джинсы. Мне, в сущности, без разницы, во что я одета, главное — закрыть уродливый шрам на ноге.

Воздух в квартире спертый, удушливо-тошнотворный от смеси запахов еды, принесенной гостями в бесчисленных количествах (будто очередная запеканка может вернуть моих родителей и исправить случившееся) и букетов белых цветов, перевязанных черными лентами.

Гости ставят свои блюда в одноразовой упаковке на стол и подходят выразить соболезнования. Я говорю скупое «спасибо», не пытаясь запомнить имена и лица. В этом нет смысла.

Кэсси сидит на подлокотнике кресла и держит руку на моем плече, напоминая сторожевого пса, охраняющего меня от нападок.

Пришедшие тихо общаются, пьют алкоголь, похоже, также принесенный с собой, едят закуски. Я никого не звала, с трудом пережив мессу в церкви и похороны. Люди сами потянулись, устроив стихийные поминки.

Меня мутит, воздуха перестало хватать, словно из помещения выкачали весь кислород.

— Кэсси, — во рту пересохло, я еле ворочаю языком. — Мне нехорошо.

Подруга поднимается и помогает встать. Равномерный гул голосов стихает. Мертвенная тишина бьет по ушам, угнетая пуще прежнего. Под десятком пар глаз меня уводят в спальню. Кэсси помогает лечь. Я игнорирую одежду, забираясь под одеяло прямо в ней.

Мир рухнул. Сломался и не подлежит восстановлению. Одна. В пустоте, темноте, тишине. Больше не осталось никого из близких. Мои ровесники будут поступать в колледж, слушая напутствия родителей, заводить отношения, выходить замуж, рожать детей, с которыми будут нянчиться бабушки и дедушки. У меня не будет возможности испытать на себе радости обычной жизни.

Я заснула тяжелым, беспокойным сном, полным разбитых надежд и беспросветной тьмы.

По

пробуждении за окном меня ждали синие сумерки, кутающие город своей таинственной атмосферой. Хочется верить, что все произошедшее — дурной сон. Реальность жестока ко мне, чуда не случится.

В квартире царит тишина. Гости ушли. Меня они мало волнуют. Больше переживаний в душе поселяет неприятная мысль, что Кэсси тоже ушла.

Я села на кровати, повела плечами, прогоняя сонную ломоту в теле, размяла затекшую от неудобной позы шею и тихо вышла из комнаты. Теперь повсюду стоят только принесенные гостями цветы. Воздух гораздо свежее и не стремится напомнить мне о толпе чужих людей, не так давно находившихся здесь.

Приглушенный разговор доносится с кухни. Мужской и женский голоса ведут ровную, тихую беседу.

«Как странно».

Быстрыми шагами преодолеваю расстояние, обнаруживаю на кухне Кэсси и… Дэна из группы поддержки. Мое смятение обрывает беседу.

— Привет, — парень коротко смотрит на мою подругу и заканчивает сам: — Вас не было вчера на собрании. Куратор сказал... — запинается, ища слова. — В общем, о том, что случилось. Пришел поддержать, — неловко выдавливает он. — Соболезную.

Не узнаю ершистого и язвительного Дэна. Во взгляде чуткость и внимательность, не свойственная ему.

— Спасибо, — благодарю, озадаченно кивая.

На столе что-то из еды, откупоренная бутылка вина и два бокала.

— Я убрала все в холодильник, — поясняет Кэсси. — Алкоголь под столом, — она отодвигает ногу, демонстрируя приличное количество спиртного.

— Хоть какой-то прок от гостей, — язвительно отвечаю ей и беру пустой бокал из шкафа.

— Тебе нужно поесть для начала.

Подруга достает из холодильника контейнер и, не глядя, заталкивает в микроволновку.

— Не хочу, — отпираюсь, наливая себе вино.

Дэн молча наблюдает за перепалкой и закуривает, щелкнув дешевенькой пластиковой зажигалкой. Я любезно подсовываю ему отцовскую пепельницу, так и ждущую своего хозяина на подоконнике.

— Поешь, говорю.

Кэсси нервно дергает дверцу микроволновки. На столе оказывается еда, аппетитный запах которой скручивает желудок.

— Давай-давай, — дополняет она с видом строгого родителя. — Куда алкоголь на голодный желудок?

Я делаю два глотка вина. Оно мерзко кислит, а желудок начинает ныть сильнее. Приходится нехотя согласиться. В контейнере картофельная запеканка, пышет жаром на мое склонившееся лицо. Мне без разницы, что бросить в себя. Еда кажется пресной, воспринимается как дурацкая необходимость для организма, не более.

Мы молчим, слушая гул старенького холодильника. Дэн запивает выкуренную сигарету вином и доливает в бокалы новую порцию.

На улице стемнело. Тусклый свет фонарей блеклой звездой отпечатывается на сетчатке, мерзко слепя воспаленные от слез глаза. Маленькая кухня погружена в бледное, желтое свечение лампочки, обманчиво теплое и уютное.