The Мечты. Бес и ребро
Шрифт:
Как известно, самое короткое расстояние между двумя точками – прямая линия. И знал бы он только, что их линия со Стешей в это время была короче некуда – от его верхнего этажа во втором подъезде к ее нижнему – в первом. Что там чертить-то? Но все последующие дни что сапожник, что актриса предпочитали двигаться по сторонам сложных геометрических фигур, причем их стороны были всегда параллельными. А если обратиться к азам все той же школьной программы, то вряд ли стоит подвергать сомнению тот факт, что параллельные не пересекаются.
Андрей вставал рано утром и отправлялся к морю, с непоколебимым упрямством
Андрей являлся в мастерскую и с остервенением пахал, не зная, куда еще можно подевать свою злость и свое нетерпение, которые после стольких лет были ему в новинку. И все чаще думал, как бы не сорваться на окружающих в эти чертовы две недели, которые он отвел себе для ожидания, а Стефании – чтобы успокоилась.
Та же в свою очередь после последней истерики, окончившейся славноизвестной попойкой у Марка, наоборот будто бы замерла, не подпуская к себе ничего, что могло бы вызвать эмоции. Она все ждала, когда фитилек, горящий внутри нее, погаснет, и тогда можно будет не боятся поднять голову и посмотреть вокруг. Мало что трогало ее и мало что задевало. Даже когда она наконец связалась с Олегом, чтобы все ему объяснить и окончательно порвать с ним, чувствовала себя настолько спокойной, что это даже пугало.
Панкратов прикатился во двор Гунинского особняка на своей шикарной тачке с водителем и заперся к ним с Ритой в квартиру. Требовал, чтобы вернулась, уговаривал подумать, клялся, что с женой почти разошелся и что у него есть план, и ей надо просто довериться ему. Глупый! Он всерьез был уверен, что Стефания устроила это все ради его развода! А она, будто бы глядя на себя со стороны, отбивалась и отбивалась, пока не вернула ему кредитку, затесавшуюся к ней в сумку, когда она улепетывала. И ведь ее не трогало. Ничего не трогало.
Когда Олег в новом витке уговоров наконец сообразил, что она не вернется, психанул и рванул на выход, Стешка лишь засеменила за ним, чтобы попросить напоследок:
– Я заберу вещи из квартиры. Это все, что мне нужно.
– Ключ оставишь консьержу, - махнул рукой Панкратов и обвел взглядом прихожую: – Если в этой конуре тебе больше нравится, то я не могу тебе запретить творить что хочешь. Только не удивляйся, если завтра в театре начнутся проблемы, ок? Там же на твои роли претенденток хватает.
– Делай как знаешь, - устало пожала плечами Адамова, настойчиво думая о том, почему же ее не трогает – ну кончено и кончено. Как будто не было ничего. А ведь они больше года вместе... только она смотрит на него теперь скорее с некоторой досадой – все-таки не совсем чужой, а зачем-то мается.
– Пожалеешь ведь, дура!
Но если Стеша о чем и жалела, то это о том, что вообще приехала в этот дурацкий городишко. Море ей так и не довелось полюбить.
Зато по вечерам, когда солнце уже не так сильно палило, они с Ритой выбирались из своего убежища, брали ее машину с другой стороны дома, не видной Маличу, который на ту часть двора не забредал, и отправлялись кататься по побережью, забираясь с каждым разом все дальше.
В то время как Андрей, вернувшись на Молодежную, снова загонял японца в стойло и отправлялся проведывать Женю и Лизу – визиты сейчас наносились исправно, каждый вечер с той настойчивостью, что даже дочь задавалась вопросом, что же его постоянно приносит. Но разве объяснишь ребенку, что эдак, проведя положенное время с родными и наулюлюкавшись вдоволь с Лизой, что хотя бы немного его отвлекало и частично унимало накопившееся раздражение, он будто бы разрешал самому себе свернуть к Стешиной секции и снова высматривать – не появился ли ее Мини Купер в паркинге. Не загорелись ли окна на ее последнем тринадцатом этаже. Не стучит ли она своими каблуками по асфальту, приближаясь к подъезду.
И, ничего этого не обнаружив, снова сердился и набирал ее номер, точно зная, что она добавила его в черный список и даже не в курсе, что он звонит.
Среди всех этих эмпиреев и высоких сентенций, если вспомнить о нашей геометрической концепции, еще оставалась площадь сложной фигуры, в смысле все, что расположено внутри сторон. И как раз на этой самой площади обитали жители замечательного дома номер семь по улице Молодежной, стремившиеся постигнуть непостижимое, суя свой нос куда не просят и отчаянно наблюдая... нет, не за Андреем Маличем. Он – свой, привычный, и потому мало кому интересен. А вот новенькие соседки очень даже интересовали общественность – и тем сильнее, чем меньше шли на контакт с окружающими. И если уж их глазами увидеть все многообразие красок картины жизни, то выводы напрашиваются сами собой.
Это был обычный субботний вечер по прошествии недели пребывания Стефании Адамовой в замечательном Гунинском особняке, в котором, сама того не зная, она уже успела обзавестись недоброжелателями.
Антонина Васильевна Пищик подкармливала котят дуры Марты в так называемом кошачьем приюте «Усатый-полосатый» – а по факту в собственном втором сарае, где теперь обитало зверьё, и неодобрительно глядела на спустившуюся с крыльца принарядившуюся и прихорошившуюся (на свидание с бывшим мужем) Ритку, топавшую со двора к калитке.
– Тьфу ты! Непутевая! – пробурчала под нос Антонина Васильевна, глядя вслед новой соседке и тяжело вздохнула, чувствуя себя глубоко оскорбленной необходимостью делить двор со столь презренной особой. В том, что особа была достойна всяческого порицания, у госпожи Пищик сомнений не было никаких.
Едва за Ритой скрипнули петли, как из соседнего подъезда выскочила Клара все еще Буханова. И ломанулась к бабе Тоне, сверкая пышной грудью, пятками в тапках и возбужденными глазами. В руках, для приличия, она волокла кастрюльку с кошачьей едой. Но кормить собиралась не только хвостатое братство, но и бабу Тоню. Крайне ценной информацией, полученной Бухановой буквально пару часов назад. А поделиться ею было не с кем. Баба Тоня на тот момент отсутствовала, а Филиппыч на данную тему разговаривать категорически отказался.