The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты
Шрифт:
– Где врач?! – ору я. – У нас человек умирает!!!
Наконец сквозь толпу просачивается толстая тетка в белом халате, садится с другой стороны от тела, щупает пульс и констатирует:
– Обморок...
А у меня под глазами уже все плывет, спина мокрая, уши слегка заложило, и только слабый голос где-то на заднем фоне:
– Ушли из эфира... без титров... пошла реклама...
Я сижу на корточках, откинувшись спиной к стене, а передо мной стоит мой редактор Таня, и еще пресс-секретарь канала, и, кажется, несколько человек из съемочной группы. Пресс-секретарь что-то монотонно вещает, а
– Я тебя умоляю, Андрей, никаких комментариев прессе, – увещевает меня пресс-секретарь.
– Ее две минуты снимали крупным планом, – звучит чей-то глухой голос, но судя по тому, что мои губы шевелятся, этот голос – мой.
– Сейчас слетятся все эти шакалы, кто-нибудь обязательно ролик на ютьюб выложит.
– Оператор снимал ее две минуты... никто не позвал врача, – бормочу я, будто это кому-то здесь важно, – никому даже в голову не пришло вызвать врача... Она была без сознания, все же видели...
– Ты главное молчи или... просто скажи, что организовывал оперативное оказание помощи.
– Две минуты, – я поворачиваю голову и вижу, как в гримерку забегают врачи «скорой помощи», с металлическими чемоданами в руках. В мою гримерку. В гримерку, где лежит человек. Скорее всего, при смерти. В гримерку, в которую я никогда больше не смогу зайти.
– Андрюш, тебя Лобов срочно просит зайти, – вкрадчиво сообщает Таня.
– Хорошо, – снимаю с себя гарнитуру, передаю ей, – я зайду.
Поднимаюсь, оправляю пиджак, прохожу мимо дверей гримерки, спускаюсь на первый этаж, медленно бреду к выходу, просачиваюсь сквозь стеклянные двери, на улице сворачиваю налево и иду к Останкинскому пруду. Кто-то, идущий навстречу, здоровается со мной кивком головы, кто-то сзади кричит: «Андрей!» – а я не оборачиваюсь, не смотрю по сторонам, будто на мне шоры, и тупо двигаюсь вперед, к кромке воды...
Нарезаю круги по ее квартире, за мной шьется сеттер, виляя хвостом. Я даю ему кусок колбасы, хотя ему вроде бы нельзя, но пусть хоть одно животное в этой истории будет кратковременно счастливо. Курю сигарету за сигаретой, сеттер какое-то время сидит, не сводя с меня глаз, и жадно дышит, высунув язык. Я чокаюсь с его носом стаканом виски, он лижет мне руку и преданно смотрит в глаза. Его любовь можно понять – ему-то видео не присылали. Почему-то не отпускает эта упавшая девчонка. Может, все обошлось, она жива и здорова? И все в один день. День, когда все не так.
В десятом часу в двери слышится поворот ключа и в квартиру входит Наташа. Собака срывается с кухни и бежит ее встречать, я остаюсь за столом. Жизнь угнетающе продолжается.
– Я собрала твои вещи, – с порога сообщает Наташа.
– Спасибо.
Уходит, возвращается с большим пластиковым пакетом.
– Вот, – я смотрю на нее и пытаюсь понять, сможет ли она отпустить меня так запросто, «без руки и слова»?
– Ты их сегодня заберешь? – звучит как приглашение к беседе.
–
– О чем?
– Об этом дурацком эпизоде с видео.
– Нет. Я знаю, что это был видеомонтаж, постановка или «игровой эпизод» к твоему сериалу, или еще что-то в таком духе. Ты ведь уже придумал?
– Это была настоящая съемка, – я сглатываю, – в Питере, в прошлый, кажется, вторник. До момента нашего с тобой знакомства, если хочешь знать.
– Не хочу знать.
Она оставляет пакет на кухне и идет обратно в прихожую, потом в гостиную, снимает часы, перекладывает вещи с места на место. Двигается по квартире какимито зигзагами, я бреду за ней, хватаю за руки, пытаюсь обнять, повернуть к себе, но Наташа настолько наэлектризована, что, чуть касаясь ее, я будто получаю жесточайший удар током.
– Поговори со мной, – предлагаю я.
– Отстань.
– Я прошу тебя, выслушай!
– Пакет на кухне не забудь.
– Все не так, как ты себе это нарисовала, поверь!
– Если ты сумел нарисовать историю параллельного романа, увидев меня в ресторане с отцом, то что, скажи, должна думать я после этого видео? Подскажи мне, как я должна реагировать? Чем я его себе должна объяснить?
– Я тебе уже объяснил, мне кажется этого вполне достаточно.
– А мне не кажется, Андрей! Мне совсем не кажется. Ты выглядишь так, будто ничего не произошло. Будто кто-то мне просто открытку прислал с описанием того, как ты проводишь досуг. А на открытке вроде бы ты, а вроде бы и нет!
– Это я. Но вчера. А сегодня... сегодня уже все подругому. Ты не оставляешь мне право на прошлое?
– У тебя каждый вчерашний вечер – глубокое прошлое. Я не хочу с этим жить, понимаешь? Это трудно, это ранит.... А главное – героиня. Это мерзко и мелко...
– На ее месте в тот вечер могла быть любая другая...
– Но оказалась почему-то она. Почему-то она пишет тебе эсэмэсы «я волнуюсь» по выходным. Почему-то ее номер проскальзывает в списке твоих вызовов...
«Надо все-таки установить пароль на телефон».
– Мы коллеги по работе, ко всему прочему.
– КО ВСЕМУ ПРОЧЕМУ? А «все прочее» это что? То, что вы трахаетесь в свободное от работы время?
– Это была случайность, – я пожимаю плечами, – с каждым может случиться. Я в тот вечер кислоты обожрался. Меня ввели в заблуждение, что это, – я щелкаю пальцами, – экстази...
– А в следующий раз ты чем обожрешься?
– Тобой, – улыбаюсь я.
– Знаешь, меня поражает твое абсолютное спокойствие. Ты рассказываешь об этом так, будто речь идет о пачке сигарет... равнодушно. Если тебе все так параллельно, какого черта просто не свалить сейчас?
– Наташ, у меня проблема.
– О да! Я ее даже видела.
– Другая. Сегодня на съемке у меня девушка в зале умерла... наверное... то есть ее отвезли в больницу. А там... не знаю...
– Тебе это важно?
– Наташа, это ужасно: видеть, как на твоих глазах человек падает навзничь, а его продолжают снимать... две камеры, крупным планом. Это убивает.
– Завтра поднимется вой в СМИ по поводу этого случая? У тебя рейтинги упадут? Тебя уволят?
– Рейтинги, скорее, поднимутся. Только вот у меня что-то опустилось... Как будто прокололи насквозь...