Тиберий

Тубольцев Юрий Иванович

Он вскакивал с места, торопливо ковылял старческой походкой на самую высокую скалу и до боли в глазах всматривался в утес на италийском берегу в надежде первым заметить сигнал оптического телеграфа, который должен был предсказать его судьбу и заодно судьбу всего мира. Там Тиберий проводил много часов в лихорадочной суете, терзаемый сознанием невозможности что-либо предпринять. А слуги и придворные вельможи потешались над стариком, в его возрасте способным еще чего-то бояться. Кто-то из них был осведомлен о происходящем, кто-то догадывался, но абсолютно никто не знал, чего именно боялся Тиберий.

А в это время Рим охватила паника, возникшая сразу после сенатского заседания, на котором было прочитано письмо принцепса. Особенно

страдали сенаторы и богачи-вольноотпущенники. Сегодня их более всего ужасало то, что еще совсем недавно являлось самым желанным, и они метались по городу, рылись в своих закромах, уничтожая свидетельства благорасположения к ним Сеяна. А ведь эти свидетельства достались им немалой ценой. Кто-то заплатил половиной состояния, другие — предательством друзей и близких, а третьи продали префекту самих себя. Они так старались угодить Сеяну, так стремились услужить ему, а он вдруг оказался негодяем, хуже того, неудачником! Теперь эти обманутые чистые души возмущались его злодейством и истерично уверяли друг дружку в неколебимой верности принцепсу.

Едва только в Курии консул Регул начал читать послание далекого правителя, Сеян заподозрил неладное. Он встал с сенаторской скамьи, уверенно прошел мимо удивленных коллег к выходу, но, выглянув наружу, встретился взглядом с Макроном, окружившим здание храма Аполлона, где проходило собрание, когортами городской стражи. Тогда Сеян все понял и, сохраняя внешнее спокойствие, вернулся на прежнее место.

Накануне к нему подошел Макрон и сказал, что принцепс прислал рекомендацию сенату о предоставлении ему, Сеяну, трибунской власти. При этом он вел себя подобострастно, как бы смирившись с превосходством соперника. Сеян поверил скорее его поведению, чем словам, поскольку такие люди в дурном выглядят убедительнее, нежели в добром. Отложив все дела, он явился в храм Аполлона, но подчеркнутая суровость Ругула и тон письма принцепса насторожили его. Изучив Тиберия, он знал, что, выступая с хорошими вестями, он по-другому строит даже самые первые фразы. Только теперь ему показалось подозрительным, что со знаменательной вестью к нему был подослан именно Макрон. Под влиянием обещаний принцепса Сеян предался эйфории и утратил бдительность.

Еще недавно, будучи консулом, он мог бы прервать чтение любого письма и перейти в контрнаступление. Но сегодня грозный организатор государственного переворота формально являлся рядовым сенатором, и ему пришлось выслушать все, что Тиберий пожелал сообщить о нем собранию.

Однако поначалу письмо не всем показалось важным обличительным документом. Оно было написано в уже привычной нудной манере. Принцепс в очередной раз обращал к сенаторам упрек в том, что они не проявляют снисхождения к его старости и не только не стремятся облегчить его участь уставшего от трудов человека, но своим попустительством пороку взваливают на него новые проблемы. Только после обтекаемого вступления принцепс перешел к делу и возмущенно вопросил: как могли они допустить, чтобы в их среде вызрел заговор, имеющий целью государственный переворот? "Отечество оказалось в шаге от катастрофы, — писал он далее, — и спасение пришло от бдительной женщины. А где были магистраты, рядовые сенаторы, жрецы, представители государственных коллегий, чиновники? Неужели в этом гигантском городе только одна Антония любит Отечество? Разве только у Антонии сохранились глаза и уши, остался ясным разум? А все остальные превратились в слепцов, не видящих дальше порога собственного дома, не слышащих ничего, кроме звона монет, не способных издавать иные звуки, кроме урчанья сытого брюха?"

Предельно сгустив краски, Тиберий, наконец, назвал имя организатора заговора и перешел к изложению фактов. При этом он представил сведения о подкупе войска, организации покушения на правителя и плане непосредственного захвата власти, но лишь намекнул на другие преступления, связанные с расчисткой пути к трону и уничтожением конкурентов.

Он считал, что сказанного вполне достаточно для ареста Сеяна и его ближайших помощников, а остальную информацию намеревался использовать, в случае если дело затянется, постепенно, для подавления сопротивления врага. Очевидно, что Сеян попытается оправдать свои действия заявлениями о непригодности Тиберия к роли принцепса и выступит с обвинениями, способными, конечно же, потрясти народ. Вот тогда победитель германцев и паннонцев выведет на поле боя свои резервы, и мир узнает об отравлении Друза и гонениях на других видных людей.

А завершил принцепс свое послание слезными просьбами к отцам-сенаторам проявить заботу о нем, жалком старике, и прислать за ним консула с охраной, чтобы он мог возвратиться в Рим.

Этой припиской Тиберий хотел мобилизовать сенаторов на самостоятельную борьбу с мятежниками, в очередной раз провоз-глашая свою отстраненность от непосредственного ведения дел в связи с возрастной немощью, но в то же время давал им знать, что в какой-то момент может явиться сам и проверить их действия. Возможно также, что этим шагом он намеревался нейтрализовать консула Триона, которому не очень доверял.

В тот же день люди Тиберия сработали четко в соответствии с планом, поэтому уже к вечеру все видные участники заговора были схвачены. Руководил арестами Макрон. Самого Сеяна консул Регул арестовал прямо в курии. Правда, тот пытался разыграть невинную жертву и выражал удивление по поводу действий магистрата, но его никто не поддержал. Переворот не удался, и это избавило множество людей, готовых последовать за Сеяном, от выбора опасного пути. По сути выбора уже не было, и все колеблющиеся оказались перед фактом победы Тиберия.

Макрон усмирил и преторианцев, уже будучи их префектом.

Стремительное развитие событий застало врасплох гвардию Сеяна, и организованного выступления у нее не получилось. Лишь отдельным группам удалось устроить в городе погромы и поджоги. Но Макрон быстро навел порядок и от имени принцепса раздал преторианцам по тысяче денариев, что окончательно сделало их лояльными к власти.

Вечером того же дня сенат собрался вновь и решил судьбу Сеяна.

Эмоции господствовали над разумом, и стройных речей не получалось. Все же Сеян сумел кое-что сказать в обоснование своей позиции. Но и он, скорее, огрызался, чем выступал с речью, какая полагалась подсудимому.

— Да, я ненавидел мерзкого старика с момента первой встречи с ним! — заявлял Сеян, уловив паузу в сыпавшихся на него упреках и поношениях. — Ненавидел, как и все вы! Только в отличие от вас я был достаточно решителен, чтобы действовать. С улыбкой на лице я рыл ему могилу, я делал все, чтобы выставить его в дурном свете, показать вам его гнилое нутро. Я устраивал казни под праздники, дабы усилить возмущение плебса, и обнародовал такие подробности следствия, что ни у кого не могло остаться сомнения в низменности его натуры. Наконец, я издевался над ним, я хохотал в душе, когда он хмурился, я мучил его страхом, который сам и раздувал!

— Но это же подло, ведь он относился к тебе как к другу! — крикнул кто-то с места.

— Он видел во мне только всадника, почти что раба! — зло откликнулся Сеян. — А без равенства не может быть дружбы! Он презирал меня, а я ненавидел его — вот и вся дружба!

— Однако он возвысил тебя!

— Я сам себя возвысил, а старик лишь следовал моей воле. Я управлял им и вел его к позорной гибели на благо всем нам! Я один мстил ему за всех. Я в одиночку вышел на битву с чудовищем и победил! Победил Тиберия, победил тех, кто, сменив его у власти, принес бы еще больше вреда, победил всех мужчин и всех женщин, кроме одной! Только слабоумие одной-единственной женщины погубило все дело! Безумная Антония, мать моей главной помощницы, спасла Капрейского упыря, убийцу ее сына и внуков, и тем самым обрекла на страшную гибель еще и дочь! О, она раскается, как и все вы!