Тиберий
Шрифт:
— Должна согласиться с тобою, господин, однако отмечу, что иногда и болота порождают нечто замечательное, например, лилии, — бойко отреагировала красотка и, совершив пируэт, в плавном кружении позволила гостям запустить оценивающий взгляд под свои волшебные лепестки.
У всех мужчин кровь горячей энергетической волной хлынула от желудка вниз, и они согласились, что эта Лилия гораздо соблазнительнее лесного кабана.
— Однако, — вновь открыла накрашенные уста прелестная эрудитка, — самый нежный вкус у луканского кабана, заваленного при южном ветре. Обязательно, при южном! — подчеркнула она и смешливо улыбнулась.
Гости так и не поняли, говорит ли она всерьез или пародирует модные гурманские изыски.
— Мурена поймана с икрой, — тем временем продолжил экскурсию
Комментариям подверглись и зайцы, и птицы, и салаты; отдельная глава была посвящена соусам. Когда лекция подошла к завершению, к столу подступил коренастый раб с голым мускулистым торсом, лоснящимся от оливкового масла, как у атлетов. Девушки прислуги лебединой стайкой последовали за ним, боязливо, но заинтересованно поглядывая на игру крепких мышц. Одна из них поднесла ему кривую секиру, какими орудовали в степях свирепые кочевники. Он взял оружие, не глядя на девушку, и с ненавистью воззрился на кабана. В следующее мгновение секира уже кромсала жареную тушу несчастного животного, подвергшегося жестокой посмертной казни. Тут же по броскому жесту распорядительницы Лилии оркестр громко заиграл воинственный марш. Девушки заплясали перед ложами. Танцуя, они подхватывали отлетающие под ударами секиры куски мяса, укладывали их в серебряные посудины и разносили гостям.
При всей размашистости, резкости и видимой грубости движений, рубильщик действовал очень расчетливо и точно. Осколки костей и жирные брызги мяса летели только в свободное пространство. Ни одна капля не запачкала гостей. А за спиной этого умельца, приплясывая, вертелась распорядительница с таким энтузиазмом, что казалось, будто именно она заряжает всех этих людей энергией, будто она питает звуками оркестр и вдохновляет могучего мясника на расправу с кабаньей тушей. Ее игривые лоскутки уже не вспархивали, как раньше, отмечая отдельные движенья, теперь они непрестанно кружились, образуя вокруг оголенного тела несколько колец. Казалось, что нагая красотка парит в облаках воздушной ткани. При этом она не упускала из виду ни одной мелочи и споро дирижировала своею когортой, поддерживая порядок в зале.
Но вдруг рубильщик сделал неловкое движение, и шматок рваного мяса, стартовав из-под лезвия его инструмента, неопрятной гроздью повис на груди самой симпатичной из рабынь. Рубильщик без смущения схватил взвизгнувшую девушку за грудь и, делая вид, будто счищает свои огрехи, сорвал с нее верх туники. Под его рукой одеяние рабыни подозрительно легко разделилось на две части. Девушка, разрумянившись от приятного стыда, схватила себя за прыгающие мячики и слегка согнулась, пряча оголившиеся тайники своих красот от жадных посягательств публики. Но при этом она слишком заманчиво округлила другие достоинства девичьей фигуры. Последовал очередной взмах безжалостной секиры, и кабан выстрелил косным мозгом, который кляксой прилип к тунике девушки в месте пересечения всех мужских взглядов. Раб с деловитой невозмутимостью огромной ладонью обхватил выпуклое место попавшей под обстрел девицы и сорвал с нее последнюю одежду.
Женский визг потонул в торжествующем реве гостей. Могучий раб подхватил девушку на руки и закружил в эротическом танце, развеявшем последние иллюзии, будто ей удастся что-либо утаить от нескромных взглядов развеселившейся публики. Остальные служанки, как бы страшась участи стать добычей коварного мясника, сами сбросили туники и пустились в пляс вслед за солирующей парой. Правда, на них все же остались набедренные повязки, иногда скрывавшие женские прелести и создававшие вокруг них атмосферу заманчивой тайны. Но при этом девушки не забывали своих основных обязанностей: одарив гостей мясом, они украсили стол сосудами с вином нескольких сортов и, наполняя кубки, обносили ложа в соответствии с указаниями распорядительницы. Раб — гроза жареной дичи и радость танцовщиц — незаметно отступил на задний план, а потом и вовсе
Увлеченные этим представлением знатные гости не заметили, как произошла перемена блюд и на столе второсортной публики. Теперь там тоже перешли к главной части трапезы. Однако кушанья второго стола уступали тем, которыми потчевали нобилей, и вкусом, и оформлением, и особенно ценою.
Когда-то глава фамилии обедал вместе с рабами. В этом проявлялась особая сплоченность римской общины и приоритет сущностных оценок над формальными. Позднее знать удостаивала такой чести клиентов из простонародья. Потом от клиентов стали отделываться подачками: им вручали корзинки с персональным обедом, и отправляли их восвояси. Лишь некоторые допускались к пиршественным ложам патрона. И в конечном итоге гостей начали в открытую делить по рангу. Так обеденная процедура, изначально призванная подчеркивать и закреплять на практике идею гражданского равенства римлян при любых экономических и должностных различиях между ними, теперь превратилась в свой антипод и цинично демонстрировала расслоение общества. Статус восторжествовал над личностью. Здесь так же, как и в других областях римской жизни, исконная форма выражала противоположное содержание, коллективистское мероприятие тешило тщеславие эгоистов.
Корнелий Косс, не оборачиваясь, поманил к себе одного из своих рабов, и тот с проворством тени предстал перед господином с новой туникой. Корнелий брезгливо сбросил одеяние, в котором провел целый час, и, кряхтя от удовольствия, завернулся в свежую ткань. Его примеру последовали другие пирующие за редким исключением. Тиберий остался в прежней тунике.
Римляне за обедом располагались кучно, много ели, жарко спорили, а потому обильно потели. У аристократии давно стало правилом переодеваться в ходе долгой трапезы. Со временем и в этом обряде форма возобладала над содержанием, и теперь меняли одеяния для шика, чтобы лишний раз показать свое богатство. Тиберий же не считал нужным избавляться от еще чистой одежды ради прихоти моды.
Хозяин застолья поднял кубок, и по мановению вездесущей распорядительницы оркестр стих, а служанки замерли в тех позах, в которых их застал торжественный момент. Лепестки на главной красавице пира разом опали и почтительно прикрыли ее наготу. Зовущий глас женского тела смолк, как трели райской птички, накрытой в клетке темной занавесью. Тогда Цестий произнес напыщенный тост за здоровье принцепса. Тут же грянула музыка. Снова взметнулись лепестки, раздев красотку, мозаичный потолок разверзся, и небеса излились на пирующих ароматным дождем розовых лепестков. Затем сверху, не иначе как от самого Юпитера, спустился на невидимой нити лавровый венок. Служанки подхватили его и передали распорядительнице, а та, изящно изогнувшись, водрузила пахучее украшение на голову принцепса. Тиберий невольно обнял на миг прильнувшую к нему красавицу и успел убедиться, что на ощупь она еще приятнее, чем на вид.
— Здоровья принцепсу! — раскатом грома прозвучал неестественный механический голос с потолка, после чего его створки снова закрылись.
— Здоровья принцепсу! — подхватили гости и дружно запрокинули головы, подставляя уста под вознесенные в бравурном тосте кубки.
Еще во времена Августа этот тост стал традиционным. Но Тиберий почувствовал себя неуютно, как и всякий раз, когда хвала возносилась его титулу, но никак не ему самому. Выпив вино, он с некоторой досадой обвел взором сотрапезников. Тут вдруг некоторые их них побледнели, забеспокоились и стали тревожно заглядывать в свои кубки в поисках недопитых капель, которые могли бы выглядеть знаком непочтения к правителю. Тиберий поморщился и отвел взгляд.
— Друзья мои, — сказал Тиберий, музыка при этом, естественно, смолкла, — пожелание здоровья первому лицу сената подразумевает поддержание его способности решать государственные вопросы. Поэтому прозвучавший тост фактически адресован всем нам, всем гражданам, поскольку выражает пожелание процветания государству. Теперь же я предлагаю испить сей божественный нектар Фалерна во славу того, от кого мы сейчас действительно зависим более всего. Я пью за здоровье и благополучие нашего гостеприимнейшего хозяина, Цестия Галла!