Тибетское Евангелие

Крюкова Елена Николаевна

Исса уже стоял в плотном живом кольце, и люди всё прибывали.

Люди притекали живым прибоем, бились о его босые ноги.

И, шатаясь, ловя губами соленый нежный ветер, он стоял.

— Реки текут в океан. Они не останавливаются никогда. Лотос цветет и цветет, и неостановимо его цветенье: отцветает цветок, зацветает другой. И это один и тот же цветок, разве не видите? Бог в течении реки: Он течет. Бог в цветении лотоса — Он цветет. Бог сразу во всех, кто умирает, и во всех, кто рождается в тот же миг. Бог — это Свет; и не погасить

его. Свет во тьме светит; и мрак не обнимет его!

Лица, обращенные к Иссе, плакали и смеялись, улыбались и негодовали.

Лица, лица, лица.

Лица идут, как дождь; сыплются с небес, как звезды; текут, как реки.

Исса — океан, и людские реки впадают в него, а он — один, и он всех вбирает, обо всех молится, всех понимает, всем посылает любовь.

— Бог — не невидим! Вы увидите Его. Вы видите Его каждый день, возжигая Свет прежде в груди своей, потом уже в лампаде, в лампионе, в плошке с жиром! Когда вы смотрите на другого, в лицо другому — вы видите Его. Бог рядом с вами, ибо вы сотворены по образу и подобию Божию; Бог — это тот, кого любите вы, это тот, кого ненавидите вы! Бог — это вы! И вы — живы!

Уже стемнело. Ночь царила.

Ночь сияла и переливалась над головами молчащих людей тысячью огней.

Огнями горело и вспыхивало море — светились рыбы, пылали крохотные рачки, мерцали, всплывая на поверхность, огненнокрылые морские звезды.

— Когда Бог входит в лес, мертвые деревья оживают, а те, что уже отцвели, вновь начинают цвести! Будьте живы, и все оживет вокруг вас! Мертвы будете — и вокруг вас ляжет пустыня! Так все просто!

Я видел сверху, с небес, как он устал. Как тяжело дышит.

Никто из слушавших его не шелохнулся в густой, синей приморской ночи.

— Не говорите «нет». Скажите всему: «Да!» Скажите «да» горю и радости. Базару и сраженью. Винной лавке и храмовой кумирне. Брачному ложу и разрытой могиле! Скажите «да» всему, что вас окружает, что встретили вы на великом пути через жизнь — в смерть! И тогда смерть устами Бога вам улыбнется. И тогда жизнь после смерти примет вас в объятья! Скажите: «Да». Скажите… «да»!

И вся толпа, все люди, в ночи у моря слушавшие проповедь Иссы, вскочили, стали тянуть руки к звездному небу, прыгать, и танцевать, и кататься по песку; и прорвали занавес молчанья, и неистово, звонко и хрипло закричали:

— Да! Да! Да, да… да!

Я видел: Исса, подогнув колени, как измученный переходом верблюд, опустился на песок. Он был бледен, и пот катился по челу его.

Я подлетел и незримой рукою стер пот со лба его.

Исса улыбнулся, сложил руки лодочкой и сотворил намастей — так, как это делают тут, в земле Бхарат. Я понял: он благодарил меня.

ПУТЕШЕСТВИЕ ИССЫ. ЛОДКА И ЛИДИЯ

Я долго лежал под лодкой. Пока не закончилась буря.

Черный ветер ворчал негромко, да злобно. Уже не рушил кедры.

Не выворачивал сосны с корнем. Я вжимался животом в холодные прибрежные камни, надо мной висело черное, просмоленное деревянное крыло. Я был деревянный ангел с одним деревянным крылом; другое отпилили.

Утихал, умирал ветер. Я захотел увидеть улыбку неба. С натугой приподнял плечом лодочный борт. Глаз выглянул в мир.

Небо и земля перемешаны в каменном котле. Рвутся тучи, расходятся мохнатые черные края. Горит в разрывах черного покрова ярко-синее ночное небо. Я опустил глаза. Точно таким небесным светом горели у меня под щекой кругляши ледяной гальки.

«Все едино, — сказал я себе радостно, — все одно».

Выполз из-под лодки. Уключина оцарапала мне шею. Стоял на берегу, задрал голову. Следил бешеный бег облаков, скорбный свет одиноких звезд.

«Ночь. Всегда ночь. Родишься ночью. Умрешь ночью. Никто не знает дня своей смерти; и не празднует его, как день рожденья. А ведь это тоже — праздник».

Вскинул глаза.

Призрак!

Нет; явь.

Прямо по берегу Озера ко мне шла девушка в длинном черном, в пол, с блестками, концертном платье. В туфлях на каблучках. И подкашивались, подламывались на острых и гладких камнях ее неумелые детские ноги.

Она. Органистка. Лидия.

— Лидия, — выдохнул я, и парок завился у меня изо рта, — ты мне снишься!

Она молчала и все шла, и близко, рядом уже дышала.

И у нее в руках — палочка странная.

Ближе, еще ближе.

Она подошла и протянула мне флейту.

— Я не могу, — голос вспыхнул и погас, — я руку-то протяну, а ты меня… с собой утащишь…

— Не бойся, — смех похож на мяуканье котенка, — я не погублю тебя.

Я повернул обе руки ладонями вверх.

— Ну давай! Только не жалей потом ни о чем…

— Я никогда ни о чем не жалею, — еле слышно, нежно шепнула она, и шепот осыпался из воздуха мне под ноги голубыми осколками льда.

Флейта ожгла мне голые руки.

— Да ты совсем замерз.

Снова смеется; и снова сердце дрожит.

Что такое сон? А явь что такое?

Обернулась. Лодку черную увидала.

— О, лодка! Чудо! Значит, мы можем…

Не договорила. Я понял.

Шагнул к ней пьяный от радости, шагнул по тучам!

Если б мог — и по воде бы…

А что… и могу…

Попятилась. Отступила.

Я — еще шаг.

И еще на шаг дальше она.

— Ну так что ты… Переверни… К воде подтяни…

Я делал все так, как приказывала она.

Тяжеленная лодка — перед бурей едва приподнял, чтобы подлезть — внезапно тяжесть утратила. Легкое перышко. И сам я легкий, бестелесный. Счастье.

Нос лодки вошел в ночную воду. Изумрудом, болотной смертной тоской отсвечивала гладь. В небесах буря не унялась еще, а Байкал — гладкое бабье зеркало. Зеленое зерцало воли и веры моей. Обернулся я к Лидии. Холодно ж ей на ветру в платьишке-то одном!