Тициан Табидзе: жизнь и поэзия
Шрифт:
Яшвили чудно рассказывал, — пишет Пастернак. — Он был прирожденный рассказчик приключений. С ним вечно происходили неожиданности в духе художественных новелл, случайности так и льнули к нему, он имел на них дар, легкую руку. Одаренность сквозила из него. Огнем души светились его глаза, огнем страстей были опалены его губы. Жаром испытанного было обожжено и вычернено его лицо, так что он казался старше своих лет…».
В Париже Яшвили познакомился с Бальмонтом. Узнав, что Бальмонт хочет переводить Руставели, он явился к поэту с друзьями и торжественно преподнес ему дорогой фолиант в тисненом кожаном переплете, со старинными гравюрами.
Грузинское письмо показалось Бальмонту восхитительным, звуки грузинской
Паоло читал ему по-грузински Шота Руставели и современных поэтов, и свои собственные стихи.
Бальмонт любил экзотику.
Из путешествий Бальмонт привозил редкие книги, амулеты, игрушки, поэтические замыслы.
Незадолго до встречи с Паоло Яшвили Бальмонт познакомился на океанском пароходе — вблизи Канарских островов — с англичанином по имени Оливер Уордроп. Оливер Уордроп был брат Марджори Скотт Уордроп, которая только что перевела поэму Шота Руставели на английский язык.
«Прикоснуться к грузинской розе в просторе океанских зорь, при благом соучастии Солнца, Моря, Звезд, дружбы и любви, и диких вихрей, и свирепой бури, — писал Бальмонт, — это — впечатление, которого забыть нельзя».
Осенью 1915 года Бальмонт побывал в Грузии. Там его принимали по-царски. Паоло Яшвили к его приезду подготовил и выпустил книгу его стихов в переводе на грузинский язык. Паоло едва ли не первый стал переводить Бальмонта в Грузии; при участии Паоло Бальмонту была устроена блистательная встреча в Кутаиси.
К этой встрече Валериан Гаприндашвили написал (по-русски) посвященный Бальмонту сонет:
Всех стран и всех веков тебе подвластны чары, Ты миром, как вином и как загадкой, пьян, Певец мгновения, огнепоклонник ярый, Влюбленный в тишину и в звонкий океан! Искатель жемчугов и златорунных стран, Порою ты — дитя, порою — виконт старый, Ты — ослепительный; достойной нет тиары, Чтобы венчать тебя, пленительный Баян! Ты щедро дивные свои рассыпал трели, Чтоб в звуках сладостных и легких воссоздать Божественную мощь и пламя Руставели. Коня поэзии тебе дано взнуздать. Летишь на скакуне к своей мечте заветной, Сквозь вихрь, — окутанный вуалью огнецветной!Очарованный встречей, Бальмонт им отвечал стихами:
Как нежный лепет колыбели, Как странный шорох птичьих крылий, Люблю содружных Руставели Гаприндашвили и Яшвили…Событием в жизни Тициана Табидзе было знакомство с Бальмонтом, блистательным русским поэтом, который взялся перевести поэму Шота Руставели — гордость грузин.
Табидзе явился к Бальмонту (незадолго до его отъезда в Грузию) на дачу в подмосковном Лесном городке, готовый предложить ему свою помощь в работе над переводом. Вероятно, этому предшествовала рекомендация Паоло Яшвили.
«У меня сидит студент-грузин Табидзе. Мой поклонник и переводчик. Он так трогательно и смешно трепещет, видя своего бога, о котором мечтал „всю юность“ (причем, юность, конечно, в полном цвете). Осенью в Москве я буду читать с ним по-грузински», — писал К. Д. Бальмонт 13 июля 1915 года А. Н. Ивановой.
Осенью и зимой Тициан стал часто бывать у Бальмонта, носил ему книги, читал по-грузински, переводил, рассказывал о грузинских обычаях, вспоминал историю Грузии, помогал переписывать
«Работа над „Витязем в барсовой шкуре“ почти полностью проходила на моих глазах», — писал Тициан спустя два года в статье «Бальмонт и Грузия».
А еще через десять лет он в стихах вспоминал эту зиму и встречи с Бальмонтом:
…Собачьей площадкой пройду я снова, Миную ограду церковки старой. Помедлит рука у звонка дверного, Тут — храм, где живут моей юности чары. Здесь жил Грушко, наш старый декан. Здесь споры, что вел со смертью Скрябин. В портфеле своем я несу Руставели, И лоб мой в поту, в холодном накрапе. Ты читаешь — стихам всё светлей, всё просторней. За окном на деревьях искрится иней. Земли родной обоняю я корни, Алыча расцветает в душе моей зимней. Внимательно слушает Балтрушайтис, Волошин склонил свою львиную гриву. Зима осеняет волшебною шалью Шаири задумчивые переливы…Одному из первых Тициан принес готовые куски перевода Сумбаташвили. Как вспоминает Шалва Апхаидзе, — он пришел с ним вместе, — при этом Тициан так нервничал, как будто сам все это написал; он достал из портфеля рукопись, стал читать — торопливо, невнятно; его вежливо остановил Сумбатов: «Подождите, дорогой, дайте я сам прочту…».
Александр Сумбаташвили отнесся к работе Бальмонта участливо; при его содействии в Москве состоялось несколько публичных чтений «Барсовой кожи», как тогда называли поэму Руставели. Одно из первых — в грузинском землячестве.
Тициан вспоминает, как это было:
«Синодальный зал переполнен людьми: грузины, русские, армяне. Бальмонт почти поет. Присутствующие не понимают его напевной манеры. Вот во время антракта он взглянул на одного экзотического грузина с библейской бородой. Это — рачинец, пекарь, он не понимает, о чем спрашивает его Бальмонт, и просит меня перевести. Бальмонт спрашивал, знает ли он Паоло Яшвили?
— Константин Дмитриевич, — отвечаю я, — он не только Паоло Яшвили, он Акакия Церетели не знает и пришел сюда отдать дань уважения Шота Руставели… — Бальмонт несколько успокоился, потом поднялся на эстраду и снова запел свой перевод. Конечно, люди опять не понимают его чтение. После него выходит Александр Сумбаташвили и читает вступление к поэме, только что прочитанное Бальмонтом, — все в восторге, от аплодисментов рушится зал. Сумбаташвили поворачивается, берет Бальмонта за руку и сам начинает аплодировать. В зале — буря…»
Сам Бальмонт вспоминает один из таких вечеров: «Табидзе после лекции заходил в лекториум с лицом, залитым слезами. Много было красивых взволнованных лиц. Для всех (Южина включительно, встретившего меня первым, когда я приехал) этот вечер воистину был неожиданным блеском, откровением» (из письма Е. К. Цветковской).
14 января 1916 года (день 14 января в Грузии — национальный праздник: день святой Нины) перевод Бальмонта слушало избранное общество: потом состоялся пышный банкет, на который пришли многие русские писатели, художники; Сумбаташвили в тот вечер был тамадой. На банкете славили Бальмонта. Балтрушайтису запомнилось приветствие в честь героя дня, произнесенное Тицианом: