Тигр всегда нападает сзади

Бош Диана Борисовна

– Пират? – нервно хихикнула Кира. – Это откуда стало известно, тоже по состоянию организма?

– Он в бреду говорил некоторые, ну, очень специальные слова. Я в детстве мечтал о дальних странствиях, зачитывался книгами о моряках.

– Вязал морские узлы, кричал команды с «капитанского мостика»…

– Да. Откуда ты знаешь?

– Догадалась. Все мы в детстве, когда мечтаем о чем-нибудь, погружаемся в свой вымышленный мир. Счастлив тот, кто сумел не разрушить его, а достроить.

– Я видел судно на берегу. Думаю, этот моряк именно на нем попал на остров.

– Интересно, а где ж команда? Он же не мог быть на

нем один.

– Вот придет в себя, надеюсь, тогда и узнаем.

* * *

Глаза у найденного моряка оказались темно-стальными, как море в непогоду. Однажды, когда Кира была уверена, что он спит, и занималась своими делами, он вдруг окликнул ее.

– Привет, – хриплым голосом по-английски поприветствовал ее он. – Ирландка?

– Нет. Я русская, – ответила она, поворачиваясь.

Он вдруг засмеялся, запрокинув голову и прижав кулаки к лицу. Когда он убрал руки, глаза его были мокры от слез. На чисто русском языке он произнес:

– Бог внял моим молитвам. Я хотел перед смертью услышать из чужих уст русскую речь.

Глава 16

Спустя еще две недели. Конец июля

– Мой отец посадил сад. Он мечтал, что я продолжу его дело, когда вырасту. А я рвался в море. Мне снились паруса, соленые брызги волн…

Странник хотел сесть, чтобы получше видеть Киру, но она пресекла его попытку:

– Вам нельзя вставать. Доктор не разрешил.

– Ерунда, я все равно не жилец, – он повернулся на бок и лег поудобнее, – закончил школу и поступил в мореходку. Тебе интересен мой рассказ?

– Да, очень.

Он недоверчиво покосился на нее и надолго замолчал, глядя в пространство рассеянным взглядом.

– Как вас зовут? – она решилась нарушить молчание. – Давайте познакомимся. Я – Кира.

– «Госпожа», значит, – улыбнулся он, – а я – Вианор. Это значит – «путник», «посланник». В православном монастыре по святцам так нарекли. Как в воду глядели, так и носит меня всю жизнь.

– А до этого вас как звали?

– Владиславом. Но я уже отвык от своего прежнего имени. Да и за границей меня так никто не величал, все больше коротко – Владом. Не любят иностранцы русские имена выговаривать. Правда, они и свои-то сокращают до кличек: Ник, Рик, Чип. Слушай, ну не выкай ты мне, договорились? А то мне скрючиться хочется от этого холодного «вы» и куда-нибудь уползти.

– Хорошо. А как ты оказался на чужбине, Влад?

– Вианор.

– Хорошо, Вианор.

– По воле бога очутился. Это очень давно случилось. Я тогда совсем молодым офицером был, на учебном судне работал. Преподавал. Общежития не имел, так на корабле и жил. Как-то раз ночью, сидя в каюте, задремал. На вахте дело было, да… И вот снится мне, значит, сон. Говорит со мной голос, будто бы старческий, женский. Сказала мне эта женщина вот что: скоро СССР не будет, все республики отделятся, будут жить бедно и воевать между собой. Но в России жизнь наладится, начнут строить церкви, народ станет верить в бога. И США тоже исчезнут. Они будут долго воевать с желтой расой.

– По религиозным мотивам?

– Нет, по какой-то другой причине. Я тогда до конца не понял, а сейчас уже и не вспомню, что именно услыхал. Последний президент у них будет темнокожий. Он попробует на месте ферм строить колхозы и копировать СССР. Потом

богатые американцы свои заводы переведут в другие страны. Белые люди эмигрируют – уедут на родину своих предков, а их дома займут люди из Латинской Америки. Потом США распадутся на отдельные маленькие страны… Вот что сказала она мне. Я проснулся потрясенный. Записал все в дневнике, но сон все равно не отпускал. И я поделился им с вахтенным механиком. Просто взял и рассказал ему все…

Вианор задумался, глядя в пространство. По лицу его пробежала тень воспоминаний, наверное, он в это время видел тот свой корабль, механика и себя совсем молодым.

– Сколько вам тогда было лет? – уточнила Кира.

– Двадцать три. Сейчас думаю – пацан совсем. А тогда мне казалось, я уже так много прожил и очень много знаю. В людях не разбирался совсем. Думал, механик – мой друг. А он тут же все растрепал. Представляете, что было дальше?

– Думаю, у вас возникли неприятности.

– О, вы молоды, Кира, не помните тех времен. Неприятностями это можно с очень большой натяжкой назвать. Это было крушением всей моей жизни. Меня судили. Прокурор просил дать три года лишения свободы по статье за антисоветскую агитацию и пропаганду. Но мне повезло. Судья отнесся ко мне снисходительно, не найдя в моих действиях большой крамолы. Отсидел шесть месяцев в следственном изоляторе, после суда освободили. Да… – он помолчал, переживая, – срока-то я не получил, но погнали меня отовсюду. Я стал изгоем.

– И что было потом?

– Бежал за границу. Работал на разных флотах – греческом, немецком, американском. Был во Франции, звоню в Америку, друзьям, а они мне говорят: «Включи радио, у вас в России война». Так я узнал о развале Советского Союза. Потом друзья просят: «Позвони кому-нибудь, узнай, кто там за кого». Позвонил. Сначала одному известному актеру – Карачевскому. Игорь, говорю, вы за кого? Он отвечает: «Разумеется, за Ельцина». Потом другому знакомому из министерства позвонил. Тот оказался из противоположного лагеря. А приятель, учитель одной московской школы, выразился емко: да пошли они все! Я тогда попытался вернуться. Приехал – а все какие-то ваучеры скупают. Нищета, разбой кругом. Ничего не понятно. Ну, я и уехал обратно. Отправился в Америку. В аэропорту столкнулся с мужиками нашими, они домой летели с буровой из Техаса. «Куда, – спрашиваю, – вы возвращаетесь?! Там беспорядки». А они мне отвечают: «Здесь все американское, а мы – русские. Домой хотим». Я тогда еще этого не понимал. Подумал, что глупо они поступают.

На глаза его навернулись слезы, и он, охая, отвернулся к стене. Кира его трогать не стала, и он забылся тяжелым сном. Во сне все что-то бормотал и о чем-то молился. Но, как ни прислушивалась Кира, ничего, кроме двух слов – «прости» и «боже», так и не поняла.

К вечеру Вианора опять залихорадило. Алан пичкал его лекарствами, но они помогали мало: температура снижалась и вскоре начинала расти вновь.

– Что с ним? Почему ничего не помогает? – обеспокоенно спросила Кира.

– Если отбросить все объективные факторы – истощение физическое и нервной системы, то остается констатировать, что пациент просто не хочет жить. Я видел и более тяжелых больных, которые выкарабкивались, но у него отсутствует главное: сопротивление болезни. И я бы даже сказал больше. У меня сложилось чувство после разговора с Вианором, что он ждет своей кончины как избавления.