Тихая сатана

Чванов Владимир Ф.

– Чтоб было понятно – начну сначала. Сын у меня бесшабашный вырос. В двадцать шесть лет с пути сбился. От жены ушел, потом запил, работу бросил. Затянула его зеленая змея. С этого времени горе стало спутником нашей семьи. Сначала у матери по полтора рубля в день выпрашивал, но, видно, совестно стало – перестал. – Глаза Матвеева лихорадочно блестели. Он говорил торопливо, время от времени посматривая на Арсентьева. – А потом случилось то, что и должно было случиться… Совершил кражу, теперь в колонии. На три года. Срок большой. Неужели у людей страха нет перед водкой? Чтоб дружки его захлебнулись.

– Он что украл?

– Магнитофон из незапертой автомашины и сумку

с продуктами.

– Выходит, водка верх взяла, – сказал Арсентьев.

– Выходит, – согласился Матвеев. – А ведь хорошим парнем был. Фотографией увлекался, плаванием, в кружок рационализаторов на заводе записался. Он радиотехником работал. Мы так гордились им. – Он вздохнул и, кивая угловатой головой в такт своим словам, продолжил уже еле слышно: – Жалко! Не вышло из него ничего путного. За все брался, ничего не достиг и не создал. Даже семьи. Только сейчас об этом говорить уже поздно. Помогите разобраться с другим вопросом… Полагаю, что объегорили меня. Поэтому и сказал, что простофиля.

– Что случилось?

Матвеев ссутулился и замер. От этого он казался еще ниже, чем был на самом деле.

– Дней десять назад, а если точно – двадцать второго февраля, заявился к нам мужчина. – Матвеев вытянул шею и оглянулся на дверь, словно опасаясь, что его рассказ станет достоянием других.

Арсентьев сдержал улыбку.

– «Здравствуйте, – говорит, – граждане». Хоть и одет прилично, а я сразу понял: из колонии. Сказал – от сына нашего. Жена, конечно, за стол приглашать стала. Только не сел – сказал, что за билетами на поезд торопится. Я понял из его слов, что вроде бы в командировке он: за станком для колонии приезжал. О сыне разговор зашел. Сказал, что болеет. На сердце жалуется и на ревматизм. Просил лекарства к завтрашнему дню, если успеем, приготовить. Поверили мы. У Юрки и правда с детства сердце слабое. Договорились, что к вечеру заедет. – Матвеев, словно вспомнив что-то важное, потер большим пальцем лоб. – Забегали мы с хозяйкой. Лекарство нужное, конечно, достали. Чесноку, лимонов купили. Свояк где-то икры красной раздобыл и коробку шоколадного ассорти.

Арсентьев кивками подтверждал, что слушает внимательно.

– Конечно, стриженый явился. На этот раз поужинал с нами. – Голос у Матвеева слегка дрожал. – Выложили мы наши покупки. Стриженый посмотрел на них и говорит: «Правильно! Все лучшее теперь – детям. Но неплохо было бы копченой колбасы и денег послать». А где ее достанешь? Посоветовался я с хозяйкой, и из того, что есть, решили дослать сто рублей. Взял он их, конечно, только вроде бы нехотя, как одолжение сделал, посмотрел на нас осуждающе. Я еще спросил: «Разве мало денег дали?» Он ответил, что это ему безразлично. Чем меньше, тем легче передать. Но добавил: «На эти деньги Юрка в ларьке ничего дельного не купит. Ларек – не гастроном. Ему для поправки здоровья через людей продукты доставать придется и лекарства тоже». Насчет лекарства я засомневался. Я летом ездил к Юрке в колонию. Интересовался. Там в санчасти все необходимое есть. Сказал об этом стриженому. Он запросто так ответил: «Без хороших таблеток Юрку быстро скрутит. Ему нужно особое лекарство». Жена, конечно, в слезы. – Матвеев достал из кармана блокнот, выудил из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Арсентьеву. – Интеркордин называется.

– Это стриженый написал?

– Нет, я, – Матвеев помолчал и тихо добавил: – Пристыдил он нас, и получилось вроде, мы на сына больного денег жалеем. Жена плачет. Вторую сотню достала. А он настырный такой: давай, мать, еще полсотни, я ему теплое куплю от ревматизма. – Теперь-то я понимаю – он просто деньги выманивал.

Матвеев

рассказывал так темпераментно, что и без его быстрых и широких жестов было ясно, что и как происходило во время прихода стриженого.

– Ну и что, дали?

– Предложили взять кальсоны шерстяные и свитер теплый. Только отказался. Сказал, что старые. Забрал полсотни и пообещал купить белье сыну. Должно быть, мы сошли с ума в тот вечер. Ахнуть не успели, как окрутил он нас. Прямо наваждение какое-то нашло. Еще упрашивали его деньги взять. Но вечером у меня сомнения появились. На следующий день я сыну телеграмму отбил о деньгах и о стриженом. Позавчера ответ получил. Пишет, что здоров он и никого не просил к нам заходить. Вот тут и понял я, что маху дал.

– Вы бы сразу к нам…

– Тогда были сомнения. Теперь вот доказательства…

– Вы же десять дней упустили…

– Выходит, ограбил нас стриженый? – Матвеев помотал головой, словно приходя в себя. – Он хуже бандита оказался. Родительским чувством воспользовался. Разве можно так бить? Видел же, что мы и так горе мыкали. Еще больше удар нанес, когда сказал, что Юрка тяжко заболел. Сын все же…

– Похоже, обманул ваше доверие стриженый, – сдержанно сказал Арсентьев. – Сколько он пробыл у вас?

– В общей сложности часа полтора.

– Кто его видел?

Матвеев прищурил глаза, словно припоминая что-то.

– Никто. Мы были одни.

– Как он назвал себя?

– Никак, хоть я и спрашивал. Сказал, что береженого Бог бережет. А он рискует…

– Какие его приметы? Говорите! Это очень важно.

– Это я могу! Запомнил хорошо, – переводя дыхание, проговорил Матвеев. – Худой, долговязый, руки длинные, жилистые. А вот здесь у него шрам, – он ткнул пальцем чуть выше брови. – Сантиметра два, никак не меньше. В общем, бандитская рожа.

Поняв, что сказал все, что требовалось, Матвеев деловито обратился к Арсентьеву:

– У меня к вам просьба, товарищ начальник. Разыщите этого проходимца, помогите вернуть деньги. Они для сына предназначены…

– Постараемся!

– Только не рассказывайте стриженому о моем заявлении, когда поймаете. Наслушались мы насчет преступников. Говорят, они мстят потом. – Матвеев побледнел. Он так разволновался, что даже на какое-то время закрыл глаза.

Арсентьев готов был вспылить.

– Частным розыском мы не занимаемся, – сказал он сдержанно. – И не пугайте себя слухами. Вы взрослый человек. Таких случаев с потерпевшими не бывает. Матвеев неуверенно взглянул на него.

– А с сыном ничего не случится?

– С ним ничего не случится, – успокоил Арсентьев.

– Спасибо! Очень обязан… – В глазах вновь светилась потухшая было бойкость.

– Ответьте на один вопрос. Когда сговаривались со стриженым, вы понимали, что действовали в обход правил?.. Что тоже хитрили?

Матвеев простодушно улыбнулся и уставился глазами-бусинками на угол стола. Он долго молчал. Наконец смущенно проговорил:

– Стриженый на родительских чувствах сыграл. – Он часто заморгал глазами, пробормотал что-то невнятное и, передернув плечами, приподнялся со стула.

Арсентьев проводил его в кабинет к Таранцу.

– Примите от потерпевшего заявление, – распорядился он. – Потом получите указания.

Возвращаясь, Арсентьев отметил, что у его кабинета стояло четверо. Он почувствовал чей-то пристальный взгляд и повернулся. К нему навстречу сделал едва заметный шаг представительного вида мужчина.

– Здравствуйте, Николай Иванович. – Мягкий баритон прозвучал сдержанно. От ратинового пальто мужчины слегка пахло нафталином и какой-то травой.

Арсентьев узнал в нем врача-гинеколога Усача.