Тихая сатана

Чванов Владимир Ф.

Валетов совсем было успокоился и смотрел с неподдельной искренностью.

– Так! – Арсентьев положил на стол лист. – И это все?

– Все! Теперь я чист, как капля воды. Клянусь! – И посмотрел, как будет реагировать Арсентьев. – Если соврал – пусть меня в решете утопят…

– Легко клянетесь. Откровенно говоря, не ожидал, что вы такой скромный. Ничего дополнить не желаете?

Валетов несколько дольше обычного задержал взгляд на Арсентьеве.

– Ничего; – твердо ответил он. – Не верите?

– На слово верить вашему брату работа не позволяет.

Спокойствие

Валетова несколько померкло. На какое-то мгновение он даже закрыл глаза. Ему было не по себе. Арсентьев не задал ни одного из главных вопросов. Не интересовался соучастниками, не спрашивал, где краденые вещи, ни слова о том, как вышел он на квартиры потерпевших. Хотя бы полунамек. Допрос шел не в «лоб». В этом был определенный смысл. Хладнокровие Арсентьева сбивало с толку.

Валетов сидел нахохлившись, неподвижным взглядом смотрел на розовеющее от вечернего заката небо. По крыше соседнего дома одиноко расхаживал голубь. И он задумал – если эта сизая птица еще минуту не взлетит, то все обойдется, уладится и куковать в колонии особенно не придется. Но голубь стрелой ринулся вниз. Маленькая надежда угасла.

– Можете не сомневаться. Я написал все точно. Других грешков за мной нет. Похоже, раскалывать теперь будете? – губы растянулись в насмешливую ниточку.

– Если дозрели до правды, расскажете сами, – осадил его Арсентьев. – Чем скорее, тем лучше. Чего за пазухой прятать?

– У каждого своя правда…

Валетов силился угадать, что известно о его делах Арсентьеву. Подмывало спросить: «А что, собственно, вы знаете обо мне?» И не сдержался:

– Вы-то ведь тоже помалкиваете. Я сам о себе больше ничего не знаю! Что вы знаете обо мне? Где факты? – Чувствовал, что дерзит, но оправдывал себя: «Моя ставка – свобода». Продолжил громко: – Я вор «в законе». Мое слово…

– Достаточно об этом! – прервал Валетова Арсентьев. – Я уважаю людей, которые свое слово ценят. Только не всякий говорящий о правде правдой живет. А насчет того, что «в законе» и не салага, я, грешным делом, тоже думал так. Теперь понял – боитесь вы, Валетов, даже слишком. За ложь прячетесь. Надо бы вам знать, что ложь лишь душу тревожит, но расплаты не снимает. – Он отодвинул бланк протокола допроса. – А факты? Вы, Валетов, следов в Москве после срока оставили много. Обойдемся и без ваших признаний.

Валетов нагловато усмехнулся.

– Я не пес, у кустиков не задерживался.

– Это правда. Шли по точным адресам. Там и следили. Валетов уловил скрытый намек в неоконченной фразе.

– В каком смысле? – спросил со злостью.

– Ваша ошибка, Валетов, в том, что правду на привязи держите, говорите ее на час, на день позже, чем требуется. Вот и расплачиваетесь втридорога, живете преимущественно в колониях, – проговорил Арсентьев с неподдельным сочувствием. – Очередной простой в своей жизни делаете. Вы ведь и так из нее шесть лет украли.

– Что у вас есть против меня? Спрашивайте!

– Много чего есть. Могу напомнить о кражах в центре города (центр города

большой, в таком утверждении особого риска не было), на Лихоборовской улице, о сегодняшнем вашем свидании у зала Чайковского… Плюс ко всему… Впрочем, я о многом могу напомнить! – Арсентьев выразительно улыбнулся.

Его слова расстроили Валетова.

– Вот как! Значит, примерчики приводите? Арсентьев помолчал.

– Ну что ж, закруглим уговоры. Только не очень мне ясно – вначале хотели, чтоб показания зачлись как чистосердечные, а теперь… Вранье запутает быстро!

У Валетова пропало желание иронизировать. Было видно, что ему нелегко давался этот разговор.

– Дайте бумагу. Внесу одну поправочку, – нехотя выдавил он, и, словно избавляясь от мучивших его сомнений, принялся писать о краже у Школьникова.

– Извините, вылетело из головы. Запамятовал об этом деле. Теперь все!

– Бывает! – ободрил Арсентьев. Он встал, взглянул на текст и вздохнул: – Это не все! Одну мелочь упустили. О вещах ничего не написали. Укажите, кому продали. Напрягите свою память.

Ни один мускул не дрогнул на лице Валетова.

– С вещами неурядица вышла, гражданин-товарищ начальник. Я ими по воле расплатился. Друзья счета большие предъявили. А у меня не две головы. Век не простили бы. Долги были…

Арсентьев сказал с укором:

– Зашли бы к нам. Посоветовались… Валетов усмехнулся:

– Я милицию боюсь. А, впрочем, шел. И не раз… Только во сне. Часто этот сон снился. Дохожу до отделения, хочу открыть дверь и не могу. Руки не поднимаются, – Валетов нахмурился, словно что-то вспоминая. – А в январе я действительно шел к вам. Но и наяву это дело для меня оказалось сложным, – он поднял глаза на Арсентьева. – Наверное, в таких вопросах я торопиться не научился.

Арсентьев сказал серьезно:

– Зря не зашли. Могли бы вовремя помочь. Глаза Валетова блеснули.

– Вот уж не думал о такой человечности. Не помню, чтоб ваши оперы мне посочувствовали. Их дело сажать. А меня жизнь и так изжалила…

– Напрасно так думаете. Когда судимый хочет встать на ноги – это видно. Любой оперативник разглядит запросто.

Валетов смотрел себе под ноги, но чувствовалось, что он не пропускает ни одного слова.

– Выходит, ваши работнички к ворам благожелательны? Чего в великодушие играете? – с вызывающей прямотой спросил он. – Мне вашей заботы и даром не надо. Она манок для простаков. Самому в уголовный розыск? Мы друг о друге не скучали…

– Лично я скучал… Последнюю неделю прямо жить без вас не мог.

Валетов игриво всплеснул руками.

– Не знал, что обо мне истосковались, – с подковыркой проговорил. Хотел еще что-то сказать, но лишь переложил шапку с одного колена на другое. Он сидел, опустив голову, часто подносил к губам сигарету и жадно затягивался. – Ходить просить, кланяться – не умею. Я свою жизнь сам устраивал!

– За чужой счет, – с горькой усмешкой сказал Арсентьев. Валетов повел плечами и, качнувшись взад-вперед, взглянул исподлобья.