Тихая жена

Харрисон А. С. А.

– Я так рада за них обоих, – говорит Элисон. – Теперь им будет намного легче. Правда.

Джоди подают вино, и она поднимает бокал.

– За лучшие времена для Кристал и Рэя.

Элисон чокается с ней и продолжает рассказ, ей не терпится поделиться драгоценными подробностями о болезни жены Рэя и о том, как отреагировал парень Кристал, когда его послали. Джоди понимает, что Рэй и Кристал для Элисон как брат и сестра, и происходящее с ними – часть ее собственной жизни. Сердце у Элисон открыто нараспашку, и хоть она и ругает себя за то, что настолько вживается в чужие

судьбы, все-таки эти люди в ее жизни – самое главное.

Сегодня в ресторане тише обычного, самое яркое событие происходит за окном, на сияющем всеми цветами небе, где солнце лихорадочно спешит опуститься за линию горизонта. И чем ниже оно садится, тем гуще краски. Элисон все болтает, приостанавливаясь, лишь когда подходит официант. Ее голос успокаивает и отвлекает, словно равномерно-надежный стук дождя по крыше. Только когда им приносят еще по бокалу вина и ужин, она смолкает и оценивает ситуацию на предмет не сменить ли тему.

– Ты сегодня какая-то молчаливая, – отмечает Элисон.

Это правда, обычно Джоди перебивает ее, задает вопросы, комментирует. Сейчас она лишь кивает.

– Наверное, я устала.

Она и не думает о том, что врет или пытается что-то скрыть. Скорее, ей просто кажется, что за все эти годы жизни с Тоддом она натерпелась и окончательно устала. Вообще, Джоди с радостью поделилась бы с Элисон всем, что услышала от Дина, но в душе что-то трепыхается так, как птица в клетке, что голова кругом идет. «Не понимаю», – говорит она едва слышно по поводу этого поразительного происшествия – беременности, свадьбы, размаха его предательства, масштаба интриги, – но даже когда она это произносит, кажется, что слова совершенно лишены смысла. Если уж кто-то должен что-то говорить, то пусть это будет Элисон.

– А как дела с Ренни? – интересуется Джоди, понимая, что поднять тему ее первого мужа – это все равно что сесть на поезд, с которого будет не сойти. Ренни хоть и неудачник, но Элисон его крепко полюбила и постоянно причитает: «Я от него без ума. Если бы он повзрослел, я бы снова за него вышла».

Ренни вырос в небольшом городишке в Квебеке, в семье француза и англичанки. Его полное имя – Сильвестр Арман Рене Дюлон. Отсидел в тюрьме за контрабанду наркотиков. С Элисон они познакомились в ночном клубе в Монреале тем летом, когда она работала там официанткой. Он частенько заходил туда со своими друзьями-байкерами, и они всегда садились возле сцены и засовывали стодолларовые бумажки девушкам в стринги. Ренни давал деньги и Эллисон, хотя она работала просто официанткой.

Этап, когда Ренни ухаживал за Элисон, стал самым ярким в ее жизни, там были и горы кокаина, и секс от заката до рассвета, и лихие поездки по горам на его «Харлее». А сам брак продлился меньше месяца. Он не сказал, что начал встречаться с другой, – просто перестал являться домой, предоставив ей догадаться обо всем самой. Но он до сих пор время от времени приезжает к ней из Монреаля и вздрючивает ее по полной.

– Он постоянно пытается раскрутить меня на деньги, – говорит Элисон. – Ренни знает, что я почти каждую ночь работаю, и звонит часа в четыре-пять утра, когда я пытаюсь заснуть. Естественно, напрямую

он не просит. Это не в его стиле. А типа предоставляет мне поразительную возможность вложиться в какое-нибудь дельце, которое он затеял. Я вкладываю десять штук, получаю пятьдесят. Если у него такие обороты, то почему же он такой нищий?

Джоди изо всех сил старается не терять нить разговора. Но ей кажется, словно она сидит на верхушке дерева на сильном ветру.

– Что мне нужно, – говорит Элисон, – так это хороший, спокойный и верный мужик с надежным доходом. В клуб заходят ребята, за мной постоянно кто-то ухлестывает. Но они женатые. За кого они меня принимают?

Элисон попивает вино и недовольно смотрит на собственный маникюр. Официант уносит пустые тарелки и предлагает меню с десертами.

– Спокойный и верный – это, возможно, фикция, – отвечает Джоди. – Они по природе хищники.

– Рассказывай.

– Женщины воображают, что их мужчины лучше, чем есть в реальности, – добавляет Джоди. – Постоянно их оправдывают. А картины в целом не видят, лишь по кусочку, так что не осознают всего ужаса.

Она принимается рассматривать открытое меню с десертами, оставленное официантом. Слова плывут перед глазами – как маленькие лодочки по белой воде.

– Трудно выбрать, – жалуется она.

– Тебе же нравится крем-карамель, – напоминает Элисон.

– Хорошо, – соглашается Джоди.

– Но десерт брать не обязательно. Раз уж ты так устала.

– Мы всегда едим десерт.

– Но можем отказаться. Ты как себя чувствуешь?

– Вообще-то, голова немного кружится, – признается Джоди. Термин «головокружение», возможно, не совсем точно описывает ее состояние, но оно служит удобным сокращением для того шквала симптомов, которые она даже не в состоянии перечислить или описать.

Элисон искренне взволнована. Она подзывает официанта, отдает ему кредитку и просит поторопиться, потом берет Джоди за руку и настаивает на том, что сама отвезет ее домой.

– Не глупи, – говорит Джоди, – тут пешком десять минут.

Элисон ее и не слушает. На выходе из ресторана она обнимает подругу за плечи, словно защищая, а когда лакей подводит машину, она сама пристегивает Джоди ремнем, как маленькую. Привезя ее домой, укладывает на диван и предлагает чашку чая.

– А где Тодд? – интересуется она.

Джоди качает головой.

– Еще рано.

– Может, мне ему позвонить?

– О господи, нет.

– Почему?

– Лучше не надо.

– Так, – Элисон садится в кресло и откидывается на спинку. – Что он наделал?

Джоди отвечает не сразу. Элисон ждет. Молчание напряженное, слышно, как где-то по трубам бежит вода, на камине тикают часы «Кенингер». Джоди не хочет разглашать свои новости, потому что на данный момент это лишь слова у нее в голове, нечто, что она может постараться забыть.

– Я рассказывала что-нибудь про Наташу Ковакс? – наконец спрашивает она.

– Вроде бы нет, – отвечает Элисон. – Что-то не припоминаю.

– Она беременна от Тодда.

– О боже! – восклицает Элисон.

Начало положено, и Джоди замечает, что говорить проще, чем молчать.