Тихая жена
Шрифт:
По возвращении дом кажется Джоди логовом какого-то ужасного животного. Клара была тут всего день назад, но ее взбудораженное воображение раздувает те мелочи, которые остались неубранными. В первую очередь она замечает стоящую в квартире вонь – спитой кофе и перезрелые фрукты, и куда ни посмотри – бардак, грязища в водостоках, плесень между плитками. Джоди берет ведро, тряпки, железную мочалку и принимается за дело. Чистит плитку, водостоки и мусорные ведра дезинфицирующим средством. Потом начинает ходить по комнатам и собирать вещи: фотографии, настольные лампы, свечи, фигурки, ограничители дверей и книгодержатели – она складывает все это на газеты, чтобы тоже потом помыть. И при этом Джоди понимает, что квартира у нее практически безупречно
Когда она готова ложиться спать, решение уже принято. Утром она признается. Это будет несложно. Надо лишь позвонить семейному человеку – визитку она еще хранит – и рассказать, как договорилась обо всем с Элисон. А что потом – решать полиции и адвокатам, судье и присяжным. Пусть делают с ней, что считают нужным. Они решат, что справедливо, а она снимет с себя ответственность. Этот план складывается в лихорадке неизбежности. Таков итог, и Джоди почти рада, можно сказать, испытывает облегчение. По крайней мере, она избавится от страха и сомнений. А пока она предвкушает реакцию семейного человека. Только ради этого стоит это сделать, посмотреть, что будет с его лощеным самомнением.
Но спит она неспокойно, за ночь вспыхивает и начинает расти тревога. К утру в груди и горле уже бушует огонь, голова словно сжата тисками, мышцы как будто порваны узкими полосками. И хотя с нее градом льет пот, кровь стынет, как от ледяного ветра. Джоди то укроется, то сбросит одеяло, пока, наконец, ее не поднимает окончательно пес, который начал пыхтеть в лицо и поскуливать, как он делает, когда ему нужно внимание. Влажными от пота руками она хватает телефон и отменяет сегодняшние встречи с клиентами. Потом звонит собачьей сиделке, та соглашается прийти и забрать Фрейда, и Джоди сообщает об этом девушке, которая его выгуливала. Эти разговоры лишают ее сил. Снова просыпается она, когда на улице уже темно, а собаки нет. Джоди вся в поту, простыни сбиты. С огромным трудом она встает на ноги. Добирается до ванной, делает глоток воды, наклоняется над унитазом и извергает немного желчи. Возвращается в кровать и ложится с другой стороны.
Время идет. Она замечает, что за окном рассвело, потом снова стемнело. Вспоминает, что звонили по телефону и снизу. Думает, наступили ли выходные, но они могли уже и кончиться. Снова ложится на свою сторону кровати, уже высохшую, и мечтает о том, чтобы кто-нибудь принес ей стакан имбирного эля или апельсиновое мороженое. Этим угощала ее мама, когда Джоди лежала в кровати больная, хотя это никогда не затягивалось надолго. Девчонкой она была очень жизнеспособной. Тогда Джоди верила, что все в ее жизни будет хорошо. Словно ей это пообещали, и появление Тодда стало подтверждением. У него были мечты и стремление их осуществлять. Поначалу их взаимное увлечение не оставляло сомнений, что они созданы друг для друга. Джоди тогда не знала, что жизнь всегда найдет способ загнать тебя в угол. Выбор ты делаешь в совсем раннем возрасте, когда еще не осознаешь всех его последствий, и с каждым разом число возможностей сокращается. Выбрал профессию – упустил другие карьерные возможности. Выбрал вторую половину – и все равно что дал обещание не любить больше никого.
Задремав, Джоди видит во сне незнакомых людей, как мужчин так и женщин, они что-то говорят ей, но она не слышит и не понимает. Она встает, делает тост, намазывает маслом, выбрасывает и возвращается в кровать. Теперь она во Флориде, читает лекцию о нарушениях пищевого поведения. Кто-то умер от передозировки снотворным. Элисон ждет ребенка, и она, Джоди, каким-то образом ответственна за это. Она с трудом пробирается сквозь черноту, плывет против течения, падает в яму и изо всех сил старается из нее выбраться. Они с Тоддом живут в бывшей норе, в их первой крошечной квартирке, где они были счастливы, только съехавшись. Она разбирает кучу каких-то предметов домашнего обихода, складывает
Как она давно заподозрила, у нее в волосах завелись насекомые. Джоди встряхивает головой, но эти крохи держатся очень крепко, ведь им очень нравится роскошное гнездо, которое они свили в ее потных волосах. Наверняка они все это любят – жир, пот, вонь. Идеальное место, чтобы откладывать свои противные яйца и растить омерзительных детишек. Несравненный ареал обитания и размножения.
Клара находит ее в кровати на пятый день болезни, Джоди похожа на упавший листок, скрученный, невесомый. Она лежит на правом боку, голова и плечи повернуты влево – к сбитому в ком одеялу, тело обмотано огромной футболкой.
Клара останавливается в дверном проеме, она не знает, что делать, с одной стороны, она встревожилась, но в то же время, возможно, хозяйка просто поздно легла. Она испытывает искушение попросту закрыть дверь и убрать квартиру. Джоди всегда была худой и бледной, очень слабой, на Кларин взгляд. Но даже в полумраке домработница замечает, что что-то не так. Кожа у нее какая-то синеватая, глаза очень впали – даже сильным похмельем такого не объяснишь.
– Миссис Джилберт, вы в порядке?
Она подходит к изножию кровати. У хозяйки что-то с волосами. Раньше они были длинные и красивые, а теперь их как резаком отрубили. На голове сплошной беспорядок, какие-то клочья. Именно это шокирует Клару больше всего. Она наклоняется к ней и берет Джоди за запястье.
– Миссис Джилберт, проснитесь. Прошу вас.
Клара встряхивает ее руку. Глаза открываются, призрачное тело содрогается. Домработница отпускает ее и крестится. Выбегает из спальни и хватается за телефон.
Потом, когда ее увозит «Скорая», Клара идет в ванную и находит там отрезанные волосы – темную мягкую кучу на полу. А в углу валяются фестонные ножницы.
Джоди сидит на кровати, под спиной несколько подушек. Через окно льется бледный прозрачный свет, подчеркивая все особенности маленькой комнатки: черная клякса нашивки из прачечной на отвернутой простыне, мягкое тканое синее одеяло, стены цвета мяты с пятнами, разросшийся молочай на прикроватной тумбочке, а на подоконнике – лилии в точечку, сладкий гнилостный запах которых проникал в ее сны.
Судна больше нет, капельниц тоже. Вчера перед завтраком она сама сходила в уборную. Там оказались ее зубная щетка, расческа, туалетные принадлежности. Джоди не знает, кто принес все это, а также цветы. Все это время кто-то приходил. Поначалу она едва замечала посетителей. Бывало, проснется, увидит, что кто-то стоит у постели или сидит на стуле в углу, а потом снова отключится.
Только что заходила медсестра, щербатая, померила Джоди температуру и отчитала ее. «Мисс Бретт, когда вы только поступили, мы думали, что потеряем вас. Как вы могли допустить подобное обезвоживание? Вы же должны знать, что когда простынете, надо побольше пить. И надо было кому-нибудь сказать, что заболели. Ваши подруги очень переживают. Любая из них была бы рада к вам зайти, принести сока, помочь вымыть голову».
Джоди до сих пор удивляется своему отражению в зеркале. Она совершенно не помнит, как орудовала ножницами, не осталось и тени мыслей, посетивших в тот момент ее голову. Но помнит, с каким удовольствием смотрела на упавшие на пол волосы, радуясь тому, что они теперь не на ней, а отдельно. И остальные воспоминания о днях болезни точно так же теперь отдельно. Но Джоди точно знает, что многие пытались с ней связаться. Помнит, как звонили по телефону и в дверь стучали, помнит, что были сообщения и разговоры. В частности, с доктором Рубеном – он посочувствовал по поводу Тодда, сказал, что ему стыдно беспокоить ее в такое время, но ему надо ей что-то сказать, от чего у нее одной проблемой станет меньше.