«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа
Шрифт:
Сравнивая шолоховского Христоню с Христаном Дударевым и Ванюрой, трудно сказать, кто из них в большей степени заинтересовал писателя. Шолохов понемногу взял от каждого. Что касается имени Христиан, то оно было редчайшим и, пожалуй, единственным в округе Каргинской станицы, — замечает краевед.
В отношении некоторых героев «Тихого Дона» не надо искать прототипов — они выступают под собственными именами: тот же Харлампий Ермаков, Павел Кудинов, командиры дивизий — сотник Меркулов, есаул Егоров, подхорунжий Медведев, хорунжий Ушаков, двоюродные братья Богатыревы, начальник штаба 1-й дивизии сотник Копылов, есаул Сенин. В этом же ряду — священник Виссарион, который
Как говорится в романе, «два священника — отец Виссарион и благочинный отец Панкратий — дружбы с Сергеем Платоновичем не вели, были у них давнишние счеты. Между собой и то жили неладно. Строптивый кляузник отец Панкратий умело гадил ближним, а вдовый, живший с украинкой-экономкой отец Виссарион, от сифилиса гундосый, от природы приветливый, сторонился и не любил благочинного за непомерную гордыню и кляузный характер».
Шолохов вспоминал, что близко знал отца Виссариона. В беседе с журналистом В. Засеевым в 1975 году он рассказывал:
«— В те времена, когда я был мальчишкой, в станице Каргинской жил образованный поп — отец Виссарион. Жил он один и имел богатейшую библиотеку по истории и этнографии Донского края.
Сам отец Виссарион читал много, но книг своих никому никогда не давал. Не знаю, как мне удалось завоевать его доверие, только начал он подпускать меня к своим высоким шкафам»79.
Дом отца Виссариона в станице Каргинской. Отец Виссарион — Виссарион Васильевич Евсеев (1853—1927) — реальное историческое лицо, действующее в романе «Тихий Дон»
Сивоволов установил, что отец Виссарион имеет реального прототипа — Виссариона Васильевича Евсеева (1853—1927). Происходил он из казачьего сословия и вышел из семьи известного в Вёшенской священника. Отец Виссарион был высокого роста, тучен, с пышной седой бородой. Гундосил от рождения, а не от сифилиса; этот дефект с годами усиливался, мешал говорить, читать проповеди.
В 1901 году у отца Виссариона от чахотки умерла жена. На богатом, черного мрамора, памятнике, установленном за церковной оградой, золотыми буквами он распорядился сделать такую надпись:
«Здесь погребена жена священника Дарья Викторовна Евсеева. Скончалась в августе 1901 г. 43 лет. Вечный мир и радость во Христе тебе, моя дорогая и незабвенная супруга».
До конца жизни отец Виссарион оставался вдовцом, жил, как и написано в романе, с украинкой-экономкой, взятой из слободы Астахово монашкой, и приемным сыном. Из всех священников, — рассказывает Сивоволов, — отец Виссарион «заметно отличался мягким характером, душевной простотой, был приветлив и щедр: как правило, всегда раздавал всё, что приносили в церковь на пожертвования. Приходили к нему немощные старцы, полуглухие звонари. По тогдашним временам он имел большую библиотеку; на полках стеклянного шкафа рядами были расставлены тома Гоголя, Чехова, Пушкина и других писателей. После отлучения Толстого от церкви отец Виссарион не снял с полок его произведения. <...> Шолохов вспоминал, что в юности (1920—1921) он приходил к попу Виссариону и брал у него книги. Были они в хорошем состоянии, хозяин просил обращаться с ними бережно»80.
Благочинный
«В Каргине духовные отцы Виссарион и благочинный отец Николай имели собственные рубленые дома с дворовыми постройками. Дом Виссариона (ныне сохранился), крытый железом, стоит на высоком фундаменте. Во дворе флигель (также сохранился) под жестью. С угла на угол — мужское приходское училище.
Дом отца Николая с флигелем и дворовыми постройками (конюшня, каретник, коровник) стоял на другом углу квартала, ростом ниже, выбеленный. Вокруг в рост человека плотный забор, крашенный в зеленое»81. Все, как в романе!
Лукешка-косая. С Лукешкой Поповой мы знакомимся в романе в связи с приездом Штокмана в хутор Татарский, где он снимает у вдовой бабы Лукешки-косой две комнаты. В «Тихом Доне» читаем: «Поселился слесарь Штокман у косой и длинноязыкой Лукешки. Ночь не успел заночевать, а по хутору уж бабы языки вывалили» (2, 139).
«Лукешка-косая — реальное лицо, только фамилия ее была не Попова, а Каргина, — сообщает Сивоволов. — Автор этих строк в тридцатые годы знал ее лично. Жила она с дочерью на соседней улице. Была вдовой; с глазами у нее действительно было не в порядке — один смотрел прямо, другой — вбок. Худенькая, невысокая, подвижная, в постоянных хлопотах. Своей голосистостью (дишканила так, что весь хутор слушал, замирая), острым и длинным языком была известна на весь хутор. <...>
В двадцатых годах Шолохов жил на той же улице, что и Лукешка (ныне главная), в центр станицы ходил мимо ее хаты <...> знал Лукешку не только как “длинноязыкую” хуторскую бабу, но и как подругу своей родственницы Прасковьи Герасимовны Черниковой.
Лукешка-косая умерла перед самой войной. Прошло много десятков лет, а многие каргинские старожилы помнят ее и поныне»82.
Михаил Иванков. Эпизодический персонаж романа, появляющийся в связи с воинским «подвигом», — как писала пресса, — еще одного персонажа романа, имеющего прототипом реальное историческое лицо, — усть-хоперского казака Козьмы Крючкова, который одолел с помощью Иванкова и других казаков группу немцев. За этот бой он получил Георгия, его перевели в штаб дивизии, позже добавили еще три Георгия, а товарищи по схватке остались в тени. Правда, Иванкова наградили медалью.
Михаил Павлович Иванков (1891—1969) — казак хутора Каргина, служивший в 3-м казачьем полку. 1915 г.
Иванков рассказывал Сивоволову:
«— О том, как на германской я и Крючков воевали, меня расспрашивал Шолохов. Однажды он позвал меня к себе домой. Сидим в комнате за столом: он по одну сторону, я — по другую. Смотрит мне в глаза, спрашивает подробно, как и что было, а сам карандашом о стол постукивает. Я ему все чисто рассказал — и как дражнили Крючкова, и как рубились. Шолохов слушал меня внимательно, но на листе так ничего и не записал. Я посчитал, что это ему вовсе не нужно, мало ли таких случаев на войне было. А потом, видите, все-таки написал»83.