Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
Долго нес он немыслимую матерщину, а пленники в ответ ни слова не обронили. Оттого, видать, скучным показалось есаулу его занятие. Поднялся. А тут и Маланья воротилась. Тоже лишнего слова не обронила.
— Ну, ежели казаки не разорвут вас, — пригрозил Смирных уходя, — сам шашкой каждого до ж… распластаю!
— Ах ведь какой охальник да матерщинник, — возмутилась бабка, доставая записку из варежки. — Кобель и есть кобель цепной!
И опять на обороте своей записки Дерибас прочел вслух: «Сумели приехать, сумейте и уехать». На этот раз даже закорючка внизу стояла, обозначающая, видимо, подпись.
—
— Очень, понятно объясняется, — возразил Дерибас. — Больше вопросов у нас к нему нет. Спасибо, бабушка Маланья. Остается бежать. А вот как? Подумать надо.
— Бежать непременно бы вам, соколики, — подтвердила хозяйка. — От этакого анчихриста, как Смирных, чего хошь сбудется… Ох, да ведь заморила я вас, родимые! Сичас обед поставлю. Мойте руки да садитесь за стол.
— Если бы один был такой-то, — сказал Антон, направляясь к рукомойнику, — мы бы и ухом не повели…
— Да и Половников не лучше, — перебил его Терентий. — Если не сам отдал приказ расправиться с Марией, то в этих записках признался, что не допустит раскрытия убийц. Он с ними заодно.
Пообедали спокойно и опять от нечего делать стали глазеть по окнам. Часовые по местам, но не все. С улицы несколько стражей исчезло. Остались только во дворе и у задних окон. На улице тихо. Даже возле станичного правления совсем немного людей. И вдруг из уличной утробы, откуда-то со стороны школы, выплеснулась возбужденная толпа и направилась к избе с пленниками.
— Человек двести, — прикинул Алексей Малов, — не меньше.
Остановились шагах в двадцати от ворот, спорят о нем-то. Чего же хотят эти люди: освободить арестованных или прикончить? Но вот от толпы отделились пятеро и направились к воротам. Отворив калитку, двое часовых высунули винтовки и закричали:
— Не подходить! Стрелять будем! Без приказа атамана не подпустим.
Смутились послы, попятились. В толпе снова поднялся шум, споры. Минуты через три опять отделилась группа человек в пятнадцать, и более половины из них — с винтовками и дробовиками наперевес. Дрогнули часовые и дали стрекача из калитки, мимо палисадника по улице. В избу вошел один бородатый казак с дробовиком и возвестил с порога:
— Кто тут комиссия? Вылезай на разбор к народу!
— Идем! — охотно согласился Дерибас, и все столпились у вешалки. Казак дал задний ход и скрылся в сенях, а Терентий приказал: — Антон, ты не выходи с нами! Запряги лошадей и жди. Может, хоть один вырвешься отсюда.
Как только вывели арестованных, толпа зашевелилась, загудела громче и нетерпеливо подвинулась им навстречу. Она поглотила пленников. Со всех сторон посыпались вопросы, упреки, угрозы. Терентий пытался объясниться, но, кроме ближайших казаков, его никто не слышал. А из толпы неслось всякое:
— Разорвать в клочки красную заразу!
— Зачем приехали в такое время?
— Чего вам тут надо?
— Штаны с их спустить да яблочками в снег на ночь посадить!
— Сюда, сюда вот, на стол, чтоб всем видно было! — звал чей-то голос.
— Не выпущать! — заверещал кто-то. — Тута их растянем и разотрем!
Терентий и Алексей начали пробиваться назад, увидев принесенный кем-то здоровенный, толстоногий стол. Малов почувствовал
— Что за шум, казаки? — прогремел над толпой голос Федича. От неожиданной смены обстановки, а может, еще и оттого, что Федич одет был по-барски — дорогая шуба и шапка, белая рубашка с галстуком, — толпа, веками приученная почитать важных господ, мгновенно притихла. — Кто из вас за разбой на больших дорогах, у кого поднимется рука убить женщину или ребенка — выходи сюда! Смелее выходи, не стесняйся! — В толпе никто не шелохнулся. — Среди вас таковых, стало быть, нет?.. А именно в вашей станице находится убийца молодой женщины, учительницы, нашего товарища, Марии Селивановой. У кого-то поднялась рука на безоружную женщину. Мы послали к вам следственную комиссию, чтобы отыскать убийцу, а здесь эту комиссию арестовали. Чьи же трусливые руки в крови?! Пусть он сам выйдет сюда, перед народом, пусть взглянет он вам в глаза! — Федич сделал паузу. — Нет, кто способен поднять руку на слабого, безоружного человека, тот не найдет в себе мужества встать перед народом. И прятать убийцу могут лишь те, кто готов поддержать это подлое злодейство, кто готов с благодарностью пожать кровавую руку убийцы!
— А мы ничего не знаем об том! — послышался выкрик из толпы.
— А в чем же комиссия провинилась перед вами, что ее арестовали? Что она такое совершила, за что наказали? — сурово допрашивал толпу Федич.
Настроение в ней явно переменилось. Злостные крикуны притихли. Слышался только приглушенный ропот. Потом здоровенный белоусый казак, возвышавшийся над толпой на целую голову, трубно прогудел:
— А чего ж мы можем сказать по тому делу, коли ничего не знаем? Видели тут дамочку эту, была она тут, верно. А куда подевалась, того мне и во сне не снилось. Не караулил я ее.
— Тогда так, — объявил Федич, — комиссия может выехать сейчас из станицы, но, чтобы не случилось еще какой-нибудь кровавой глупости, как с Марией Селивановой в Черном логу, организуйте конвой.
Вызвалось десятка три казаков, пожелавших сопровождать комиссию. Они разбежались седлать коней. Толпа начала таять, расплываясь в разные стороны. Антон, заложив свою тройку по-пожарному скоро, через растворенную калитку наблюдал происходящее перед избой. Он вывел подводу на улицу, как только Федич спрыгнул со стола. Подъехав к своим, он увидел в одних санях пулемет, прикрытый брезентом. Не с голыми руками ринулся Федич в это осиное гнездо.
Все четыре тройки выстроились на большой дороге в ожидании конвоя. Терентий настаивал пойти в станичное правление и потребовать у атамана Петрова отнятое оружие. Но тут к обозу подошел плюгавенький казачишка в драной шубе и с узелком в руках. Стреляя взглядом по толпившимся вокруг саней людям, он направился прямо к Сыромолотову.
— Вот, господа большевики, — сказал он, — этот узелок с ливорверами приказано передать главному из вас. Вот я и передаю.
— А кто тебе велел передать это? — спросил Федич, принимая оружие.