Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
Давно уж не выглядывало солнышко, и следующее утро было таким же хмурым, как и предыдущие. Постоянно мерзнувшие солдаты, одетые кто во что, являли жалкое зрелище. И вся эта масса походила на что угодно, только не на войско. Взводный наставник лебедевских ребят, страдая бронхитом, первый из роты заболел тифом и в то же утро скончался возле околотка.
Часам к одиннадцати по ротам, пошли какие-то незнакомые фельдфебели и стали уговаривать солдат построиться перед казармами, потому как приедет сам командир полка и будет говорить речь. Строиться велено было без котомок и без деревянных ружей. Более
Командир полка подкатил в пролетке, запряженной парой серых коней. Следом, в отдельной коляске, подъехала игуменья, настоятельница женского монастыря. Старый, седой как лунь полковник, сутулясь, поднялся в пролетке на ноги и хриплым, срывающимся голосом заговорил:
— Братцы! Почему же вы не выполняете моих приказов? Ведь родина призвала вас, чтобы вы защитили ее, а вы не подчиняетесь приказу, не пришиваете погоны, не ходите на занятия. Ведь это позор русскому воинству!
— Сперва обмундируйте, потом и про погоны поговорим! — перебил его голос из рядов.
— Нет! — загорячился полковник. — Вы сперва присягу примите, а потом мы вас обмундируем и оружие выдадим…
— Не для того мы за власть кровь проливали, чтобы из нас посмешище делали! — снова перебил его кто-то из строя.
— Братцы! Братцы! Да ведь власть-то еще не до конца завоевана. Завоевать ее надо окончательно. Надо уничтожить везде этих красных петухов…
Договорить ему не дали. После этих слов полк взвыл единым духом. Шеренги грозно двинулись вперед. А полковник, хлопнув трясущейся рукой кучера по плечу, мешком плюхнулся на сиденье и покатил прочь. Игуменья последовала за ним, отмахиваясь большим серебряным крестом, как от нечистой силы. Она хотела подняться на ноги, да не вышло у нее это на ходу. Так и удалилась.
Робко проглянуло неяркое осеннее солнышко, и солдаты, смешав строй, не спешили расходиться по баракам. Они уж и так отлежали бока на голых досках. Закуривали, кружились толпами, обсуждая речь полковника.
— Вот он, старый пес, призналси! — пыхая цигаркой, возмущался новобранец в рваном армяке. — Стало быть, не на германца пошлют нас, а на красных погонют.
— А ты думал, они тебя за здорово живешь на свое иждивение взяли?
— Хозяин барашка хорошо кормит зачем? — вступил в разговор татарин в подпоясанном бешмете. — Чтобы зарезать. Нас — тоже зарезать.
— Пущай нам только деревянные винтовки обменяют на настоящие, мы и без обмундирования пойдем, — объявил Яшка Шлыков. — А уж куда мы их повернем, команды у полковника ждать не станем…
— Казаки! Казаки! — послышались тревожные выкрики.
Со стороны тюрьмы донеслась песня:
Развеселый был подрядчик… Не сказать ли вам рассказ? Был он послан за получкой, За получкой прошлый раз.Сотня казаков двигалась шагом. Шуточная песня бодрила и настраивала коней. Казаки размахивали нагайками в такт песне, кто-то еще подсвистывал. Впереди ехал белокурый молодой сотник на рыжем белоногом коне. Новобранцы, не ожидая от этой встречи ничего хорошего,
— В чем дело, братцы? Почему вы не подчиняетесь начальству?
— Да чему ж подчиняться-то, коли комедьянтов из нас прилаживаются сделать!
— Как это — комедьянтов? — спросил сотник.
— А так! — ответил другой новобранец. — Вы вот в шинелях и при оружии на солдат похожи, на казаков, а мы — на пастухов. Обмундирования не дают, а погоны велят пришивать вот на эти ремки. Не насмешка ли это?!
Толпа загудела на разные голоса. А сотник, почесав пятерней затылок, объявил:
— Ваши требования справедливы. — И скомандовал своим: — Кругом, вольт!
Сотня развернулась и отбыла по той же дороге.
Надеясь, видимо, на то, что казаки навели порядок в полку, на своем обычном месте появились офицеры. Но ни один из них не сунулся к мятежному войску. А через четверть часа подошла пулеметная команда.
Видно было, что полковые офицеры настаивали развернуть пулеметы фронтом на безоружную толпу, но начальник команды, чернобородый немолодой прапорщик, не выполнил их требования. Оставив свою команду в походном строю, он приблизился к бунтовщикам, и произошел тот же разговор, что и с казачьим сотником. Прапорщик вернулся к своей команде.
— Разворачивай пулеметы! — орали офицеры на прапорщика. — Стреляй эту серую мразь!!
Но, видимо, не поднялась рука у этого человека на толпу безоружных людей. Даже представить жутко, что тут могли наделать пулеметы. И эта команда ушла с миром.
До одури надоели голые нары в бараках, но здесь все же было затишье от ветра и дождь не мочил. Осень все больше хмурилась и угнетала бесконечными холодными ветрами.
Вместо умершего во взвод к лебедевским ребятам назначили нового командира, тоже бывшего солдата. Этот был хрященосый, костистый, большой и нравом веселый. Звали его Костик. Не то фамилия такая была, не то имя. Никто не допытывался.
Валяясь на нарах вместе со всеми, Костик рассказывал гортанным голосом:
— Я ж с Белоруссии, братцы, с Гомельщины. Два года по фронтам да по лазаретам мотаюсь и не знаю, што там у нас творится. Должно быть, не лучше, чем тут.
— А сюда-то как ты попал? — спросил Колька Кестер.
— Да в лазарете лежал в Самаре, а как чуток поправился, в Челябинск отправили. А тут — вот они, чехи. Ну и смобилизовали меня, хотя и рана еще не совсем зажила. Здесь уже повязку скинул.
— Стало быть, генералам служить прикатил, — вроде бы с укором выговорил ему Яшка.
— Так вы же вот служите все. Вот и я служу. Я в Красной гвардии был, там и ранен. А генералов я двух видел в Гомеле весной семнадцатого, на базаре. Один толстый, как бочка. А другой длинный да тощий, как та журавлина. Подходит он до одного дедочка, спрашивает: «Почем нынче в Гомеле скотина?» А дедок хитренько прищурил глаз да и отвечает: «Это, — говорит, — смотря по тому, какая скотина, ваше превосходительство. Ежели справная скотина, как вон тот господин генерал, то дорого. А ежели такая тощая, как вы, скотина, то и трех копеек никто не даст».