Тихий гром. Книга четвертая
Шрифт:
— Чегой-то жарко сделалось мине, — объявил Прошечка, стаскивая с себя тулуп. — Накинь, Виктор Иванович, може, тебе прохладно.
— Да мне ведь уж вроде бы ни к чему здоровье-то беречь, — улыбнулся Виктор Иванович, принимая тулуп.
Все спутники понимали это, и разговор не клеился, как в присутствии покойника.
В тот же день, только позднее, Мирон Рослов, заложив Ветерка в легкую кошеву, отправился в город. Молва об аресте Виктора Ивановича еще утром облетела весь хутор. О том, что прятался он где-то рядом более полугода,
Виктору Ивановичу ничем уже теперь не поможешь. А ребят выручать надо, потому и направился Мирон к Чебыкину, хотя и не подозревал раньше, что именно он может выручить из беды. Поехал не на службу, а прямо домой к нему — старые знакомые все-таки.
Ивана Никитича застал на квартире, не успел он уйти после обеда. Как раз одевался возле порога. Невысокий, жилистый, проворный. Темно-русые волосы назад зачесаны, большие залысины поблескивают. Глаза серые, пронзительные, под носом — короткие усики, будто бантик нарочно прилеплен.
— О, Мирон Михалыч пожаловал! — крутанулся Чебыкин, распустив веером ловко подогнанную серую шинель и держа в руке шапку. — Проходи.
— Да ведь задерживаю тебя, Иван Никитич. Идти, кажись, наладилси.
— Ничего, работа не волк — никуда не денется. Ты ведь по делу заехал-то? Присядем хоть вот в прихожей. Там Сонюшка моя отдыхает. Нездоровится ей все.
— Ребяты — Степа наш да Леонтия Шлыкова Яков — из полка удрали по осени. Теперь вот прячутся. Пособить бы им….
— Помогу. Чего же раньше-то не приехал?..
— А то вон Виктора Ивановича схватили…
— Когда? — подскочил на месте Чебыкин.
— Утром ноничка, задолго до свету. Мы и не слышали ничего.
— М-м, — заиграл желваками Чебыкин. — Ну, с ним долго разговаривать не станут. Может, уж нету его. Как он здоровьем-то?
— Да плох, сказывают. Кровь горлом шла. Он уж и без палачей на ладан дышал, знать.
— М-да! — будто поставил точку Иван Никитич, вставая. — А вашим ребятам сейчас же документы сделаем. Поехали!
Во дворе Мирон достал из кошевы мешок муки и перенес его в чулан — гостинец. У военного отдела Чебыкин велел Мирону подождать. Не более получаса прошло — еще Ветерок не дожевал порцию овса из торбы — подошел Иван Никитич и, подавая бумаги, сказал:
— Вот вашим ребятам отсрочка на поправку после болезни. Три месяца никто их не тронет. Но вы не сидите сложа руки, за это время надо их устроить куда-то на такую работу, чтобы в строй не взяли их.
— Да где же такую работу найдешь? — простовато вопросил Мирон, пряча бумажки за пазуху.
— Тьфу ты, беда-то с вами! — сунув в рот папиросу и прикуривая от зажигалки, ругнулся Чебыкин. — Ты как дите малое… Ладно! Месяца полтора-два погуляют, потом присылай ко мне. Я их в кожотдел направлю сапоги шить. А пока пусть приноравливаются к такой работе — там ведь умение спросят.
Всю обратную дорогу дивился Мирон этому человеку. Для него нет невозможного, все у него ясно и просто! Но понимал мужик, что не без риска такие дела делаются, хотя и не
И в кожотделе, и на железной дороге работали свои люди. Начальствующий состав учреждений, конечно, подбирался и утверждался казачьим отделом, а непосредственные исполнители, мастера, хотя и сидели на своих местах тихо, все сочувствовали Советской власти, ожидая своего часа. Вести с советского Восточного фронта радовали.
Держали Виктора Ивановича отдельно от всех в крохотной зарешеченной каморке под особой охраной. Раньше это помещение, видимо, предназначено было для какой-то другой цели, не содержались в нем заключенные. Ложась на полу спать по диагонали — из угла в угол, — узник не мог вытянуться во всю длину. Но было там сухо и душно, мышами пахло.
На допросы водили не каждый день. Обрюзгший, немолодой уже штабс-капитан, бритоголовый, безусый и безбородый, во что бы то ни стало хотел получить явки. О делах трибунала почти не спрашивал, они были известны. Допросы начинал всегда мягко, ласково, но, не получая желаемых ответов, начинал сердиться и к концу делался похожим на пожилую сварливую бабу.
Виктор Иванович таял на глазах и держался на допросах спокойно. Это каменное спокойствие и выводило штабс-капитана из равновесия. Сперва начинал он покрикивать, поругиваться, потом давал волю своим нервам и переходил на визг. Отчаявшись добиться результатов таким путем, приказал избить узника. После этого Виктор Иванович не подымался с пола трое суток.
Авдей Шитов, несколько лет прослуживший в тюрьме по заданию Виктора Ивановича, теперь ушел с красными. Охранники были подобраны новые. Да и не видел никого Виктор Иванович, кроме тех, что неусыпно стерегли его. От потери крови постоянно кружилась голова и мерк в глазах свет. А во время приступов кашля казалось, оторвется все внутри и вылетит прочь.
В начале феврали привели его на допрос в кабинет начальника тюрьмы. Но самого начальника там не было. Едва переступив порог, Виктор Иванович остановился от удивления. Перед ним сидел пожилой человек. Серые редкие волосы зачесаны назад. За стеклами круглых очков в серебряной оправе виделись добрые серые глаза. Под коротким прямым носом — седые аккуратно подстриженные усы и серебристый клинышек бородки. Одет он был в черную тройку с черным же галстуком на белой сорочке.
Где-то видел этого человека Виктор Иванович. Но где, когда, при каких обстоятельствах?
— Так что же вы стоите? Проходите, присаживайтесь, Викентий Иванович, — показал он на стул возле стола.
В этот момент Виктор, Иванович заметил в углу красивую трость. И голос, и это его ласковое «Викентий Иванович» мгновенно воскресили в памяти раннее утро «черного четверга», восемнадцатого июня. Выход с Уфимской улицы на пустырь к Увельке. Тогда и там встретился этот старикан, только одет был попроще и в старенькой соломенной шляпе… Виктор Иванович прошел и сел к столу.