Тихий Холм
Шрифт:
– Ты знаешь, как я по тебе скучала…
Клаудия сделала шаг от алтаря. Она хотела обнять её, но Хизер решительно сделала шаг назад:
– Мне не нужен новый мир. Всё хорошо и без него.
Клаудия замерла на полушаге; она не знала, с кем сейчас разговаривает, и не знала, что делать. Поколебавшись, она с горечью выдавила:
– Но ты сама говорила это – «мир должен быть очищен»…
– Я этого не хочу, – отрезала Хизер и с удивлением заметила, что давно забыла держать собеседницу на прицеле. Когда она осознала
– Алесса, ты не хочешь счастья? – от потрясения Клаудия забыла даже о своей манере жестикулировать руками. – Ты стала слепа к страданиям этого мира? Ты не хочешь спасения, которое подарит нам Бог?!
– Нет, не хочу! – закричала Хизер, уже не пытаясь замаскироваться под Алессу. – Не хочу! Как ты не понимаешь? Страдание всегда сопутствует жизни, и тебе нужно научиться с этим… жить…
Она застонала, почувствовав, что в животе нечто снова пришло в движение, пиликая ржавой пилой. Боль возрастала, и с каждой секундой Хизер всё труднее было говорить:
– Если хочешь… живи сама в своём придуманном мире… но никто не давал тебе права рушить жизнь других…
В желудке образовался огненный комок, силящийся пролезть наверх, на свободу, разрывая горло. Хизер и рада была бы выплюнуть его, но комок застревал глубоко внизу, не втискиваясь в размеры горла. Разноцветная мозаика на алтаре начала пульсировать красным огнём. Падая на колени, Хизер выплюнула из последних сил:
– И я… никогда… не прощу тебе смерть отца, слышишь?
Клаудия грустно посмотрела на девушку, корчащуюся на полу:
– Я только хочу спасти человечество. А для этого есть только один путь. Рождение Бога.
– Никто… не просил тебя… самовлюблённая ведьма…
Хизер согнулась пополам и с остервенением давила на живот, чтобы расплющить, уничтожить то, что причиняло ей боль. Но боль не прекращалась, она становилась сильнее и распространялась по всему телу, заставляя вены звенеть от натуги и сворачиваться синими узлами. Сквозь непрекращающееся гудение проводов под зимней вьюгой она услышала голос Клаудии:
– Бог в тебе растёт. Ты ненавидишь меня, да?
Бог питался ненавистью. Хизер это знала. Клаудия того и хотела – чтобы она ненавидела её всё больше и больше, и зародыш Бога набирал силу, дабы вырваться из её чрева в этот мир. Хизер ничего не могла с собой поделать. Даже когда тело горело потрескивающим жадным огнём, она не могла забыть об отце и о луже крови на коврике под его ногами. Ненависть к убийце взрывалась новой порцией во имя рождения Бога.
– Будь… ты… прок… прокля…
Это был предел. Боль пошла на убыль, смялась в обугленный комок бумаги и разлетелась чёрным пеплом. Мозаика над головой, расцветшая невыносимо яркими красками, посерела и стала нечётким размытым прямоугольником. Теряя сознание, Хизер услышала, как Клаудия тихо сказала:
– Это хорошо.
Шаги удалялись. Хлопнула
Глава 21
На мозаике была женщина, слепленная из разноцветных кусочков стекла. Хизер смотрела на неё снизу вверх, и в голове навязчиво крутилась картина – как она, совсем маленькая и ничего не понимающая, стоит на коленях перед этим самым алтарём. Стоит не по своей воле – её заставляют поклоняться божеству, и в затылок упирается чьё-то тяжёлое дыхание. Она сосредоточенно шептала выученные наизусть слова молитвы, прося милости у Того, кто выше, но про себя мечтала о том, чтобы уйти из церкви, запереться в своей комнате и не слышать монотонной речи проповедника. Там, где её никто не побеспокоит…
Хизер была здесь раньше. Она помнила этот алтарь, который впитал в себя многие мольбы к невидимому Богу и так ничего и не ответил; закрывая глаза, она видела всё помещение, но во внутреннем взоре на скамьях сидели люди, склонившие головы, и тревожно звенел орган.
Конечно, с тех пор, как Далия Гиллеспи приволакивала на богослужение свою дочь, многое изменилось. Мозаика в те времена была не такой роскошной, и внутреннее убранство церкви оставляло желать лучшего. А сейчас всё сияло яркими красками, чистотой и благоговейным трепетом. За семнадцать вёсен культ Тихого Холма разыскал себе неплохого покровителя.
У алтаря лежала старая книга в изношенном переплёте. Хизер увидела знакомые круги на обложке. Три внутренних и два внешних. Нимб Солнца – вот как они называли его. Далия втолковывала Алессе чуть ли не каждый божий день – внутренние круги означают прошлое, настоящее и будущее, а внешние несут в себе божественную милость и воскрешение. Хизер сейчас не понимала смысл этого так же, как и Алесса тогда. Но всё же герб культа хорошо врезался в память девочки… Хизер вспомнила, с чего всё началось. С Нимба, намалёванного на зеркале туалета. Хизер тогда стёрла его, чувствуя подсознательную неприязнь, но это не помогло. Нимб можно было стереть, а тот ужас, что он принёс с собой – нельзя. Чёртов знак стал проводником Хизер в мир кошмаров и намеревался пробыть с ней до самого конца.
Дверь, за которую ушла Клаудия, давно звала её, но Хизер пока её не открывала. Игра входила в финальную стадию, ей требовалась хотя бы маленькая передышка перед тем, как окунуться с головой в то, что было уготовано. Может быть, если бы это была нормальная церковь, Хизер помолилась бы у алтаря, прося Бога дать ей сил. Но Бог этих мест вряд ли внял бы её мольбам. Поэтому Хизер вместо молитвы обратилась сама к себе:
– Ты сможешь, Хизер. Правда ведь? Что бы ни случилось, не время для того, чтобы отступать.