Тимур. Тамерлан
Шрифт:
— Пожалуй.
— Вот, сам соглашаешься. И потом, если у тебя есть предложение лучше моего, предлагай!
Тимур покачал лежащей на ковре головой:
— У меня нет лучшего предложения.
— Но тогда что же?!
— У меня есть плохое предчувствие. Очень плохое.
Хуссейн обиженно сел, веселье слетело с него, густые брови сошлись на переносице.
Тимур не дал ему обидеться до конца. Встал, обнял названого брата за плечи:
— Как бы ни плохи были мои предчувствия, они не могут бросить тень на нашу дружбу.
Глава 14
УДАЧА И
Спорящий с судьбою —
благородный безумец.
Сетующий на отсутствие
удачи — безумный раб.
Уже первые недели похода показали, что тёмные предчувствия не обманывали Тимура. Вдруг начался падеж скота, поэтому, переправившись через Сухраб и Пяндж, эмиры были голодны, как степные волки. Но поживиться было нечем и негде. Попадавшиеся по дороге селения были разорены теми, кто проголодался раньше. У обожжённых развалин был абсолютно брошенный вид — ни одного сумасшедшего, ни одной собаки. Жизнь слишком давно ушла из этих мест. Из всех войн, которые известны роду людскому, кровавее и разрушительнее всего те, которые ведут между собой братья или бывшие друзья.
Кердаб-бек, игравший роль проводника, играл её всё так же молчаливо. Когда к нему обращались, отвечал или односложно, или уклончиво. На вопрос Тимура о том, когда же, собственно, они получат обещанные деньги, он хладнокровно заметил, что деньги уже заплачены. Три тысячи дирхемов.
Тимур не стал спрашивать кому, это и так было ясно. Хуссейн на вопрос о деньгах отреагировал самым беспечным образом. Конечно, получил, мешок с монетами лежит, кажется, вон в той суме. Почему не сказал об этом брату? Решил, рано пока что делить добычу, кто же этим занимается, отправляясь на войну? Вот когда они с победой поскачут обратно, тогда они и поделят всё добытое поровну, как братья.
Что было на это сказать?
До узурпатора Орламиш-бека очень быстро дошли сведения о приближении войска эмиров. Он в это время осаждал Шахруда в горном селении Чокал и считал, что дни его противника сочтены, весь Сеистан был под его пятой. И жители если и не выказывали радости, то, по крайней мере, демонстрировали послушание. Бек отправил своего сына Меймена с тысячей всадников навстречу Хуссейну и Тимуру, повелев ему остановить их. А ещё лучше отбросить. А в том случае, если повезёт, то и рассеять. Имена эмиров были уже хорошо известны и в горах, и в степи, но пока они всего лишь внушали уважение, не пришло время, когда они стали вызывать трепет.
— Здесь, — сказал Тимур, стоя на вершине лесистого склона. Внизу белой извилистой ленточкой лежала пыльная, каменистая дорога. Напротив склона, густо поросшего лесом, был почти отвесный каменистый обрыв, источенный дождями и ветрами.
Хуссейн внимательно ознакомился с этой картиной, на лбу его появилась сомневающаяся складка.
— Что значит — «здесь»?
— Здесь они хотят нас встретить.
— Кто?
— Орламиш и его люди.
Молчаливый обычно Кердаб-бек подтвердил, что это одна из немногих дорог во внутренний Сеистан и самая,
Хуссейн ещё раз внимательно осмотрел горный распадок, его конь сделал несколько шагов вперёд, как бы стараясь приблизить хозяина к изучаемой картине.
— Что значит «хотят»? Они что, уже здесь?
Тимур усмехнулся:
— Мы уже здесь, и значит, встреча состоится, но не такая, как они думают. Мансур! Курбан!
Когда доходило до устроения конкретных военных дел, Хуссейн не вмешивался, он давно понял, что у Тимура это получается лучше. Чтобы у окружающих не создалось впечатления, что его названому брату принадлежит в их союзе первенствующая роль, Хуссейн вёл себя так, будто он просто позволяет эмиру Тимуру командовать. Как высший начальник позволяет это начальнику среднему.
Поэтому когда Тимур объяснял Мансуру и Курбану Дарвазе, куда убрать коней, как расположиться воинам на лесистом склоне, как замаскироваться, чтобы их нельзя было рассмотреть ни снизу, ни с севера, откуда пойдут люди Орламиша, так вот, во время отдачи этих мелких приказаний Хуссейн в стороне беседовал с посланцем Шахруда.
Старинное положение военной тактики гласит, что выигрывающий во времени тем самым выигрывает в инициативе и во внезапности нападения. Навряд ли неграмотный эмир, бывший барласский разбойник, был знаком с поучениями великих полководцев древности. Он сам догадался, в чём его преимущество, и сам понял, каким образом это преимущество проще всего использовать.
Когда всадники Меймена въехали из долины в распадок, они не подозревали, что к встрече с ними здесь уже всё тщательно подготовлено.
Воины сеистанского узурпатора — по большей части чагатайцы — ехали неторопливо. Им казалось, они успели сделать то, что требовалось, примчавшись к этому извилистому проходу в горах быстрее братьев-эмиров, и теперь можно было не спешить.
Меймен, высокий рослый парень, любимец удачливого отца, ехал впереди, одной рукой держа повод, а другую положив на рукоять меча. Он был счастлив, что ему доверили самостоятельное дело, он поклялся и отцу, и себе самому, что не посрамит ни имени отца, ни своего собственного.
Когда возглавляемая им колонна оказалась под каменистым склоном, Меймен не удержался, задрал голову, любуясь мощью нависающих громад, чудовищными извивами трещин, цветными пятнами мха, рискованно прилепившимися к каменистому телу деревцами. Но что это? Или от пьянящего воздуха зашумело в голове, или от солнечного блеска возникло странное движение в глазах... Горы не могут летать! Горы не могут двигаться!
Сын Орламиша не успел додумать свою сумбурную мысль, как вместе с конём был расплющен громадным камнем, рухнувшим с отвесного склона.
Несколько мгновений его спутники с удивлением и ужасом взирали на открывшуюся их взору картину, но потом им стало не до этого — на них самих посыпались сверху валуны и булыжники.
Кому не хватило камней, те получили стрелы. Тучи стрел.
Лишившись в один момент и своего предводителя, и четверти своей численности, войско превратилось в скопище перепуганных, не способных к разумному сопротивлению людей. И сейчас горный проход напоминал длинный арык, заполненный обезумевшими лошадьми и всадниками.