Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Камни и стрелы продолжали падать и сыпаться.
Ту часть войска, что не успела втянуться в распадок, атаковал Курбан Дарваза со своими туркменами. Никому не нравится, когда его атакуют внезапно, да ещё с тыла. И чагатаи Меймена дрогнули, смятения им добавили перепуганные беглецы из жуткого ущелья. Сражение не состоялось.
Началось бегство.
Отступление и преследование в сражении армий, состоящих преимущественно из кавалерии, — тот момент, когда можно добиться наибольших результатов и понести самые большие потери. Мансур, Байсункар и Курбан Дарваза были большими умельцами степной войны, им ничего не надо было подсказывать и напоминать.
Глядя вслед
— Теперь нам не стыдно явиться и к самому Шахруд-хану.
— Да, — не скрывая удовлетворения, согласился названый брат.
Тимур посмотрел в сторону Кердаб-бека. Лицо ханского посланца в этот момент на время утратило свою обычную непроницаемость, и в глазах его эмир увидел полыхание каких-то огней. Не одна только радость светилась в этом пламени. Но что именно — рассмотреть не удалось. Посланец опустил глаза. Пальцы его занялись чётками. Он негромко произнёс:
— Мой господин будет рад. Я пошлю ему гонца.
Потрясённый гибелью сына и войска, Орламиш-бек отступил от Чокала, несмотря на то что селение, по всем расчётам, должно было вот-вот пасть.
Эмиров встретили как спасителей. Отворились ворота, не отворявшиеся больше двух месяцев, толпа измождённых, но радостных сельчан высыпала на дорогу.
Воины с длинными копьями и круглыми щитами врезались в эту толпу и распихали по сторонам. Поднимающуюся по крутой тропинке колонну победителей встретила процессия во главе с высоким, крупным мужчиной. На нём была большая зелёная чалма, украшенная серебряными звёздами, длинный, расшитый серебром и украшенный каменьями халат, за поясом торчал меч в золочёных ножнах. Он шёл навстречу победоносным эмирам, широко разведя руки и удовлетворённо улыбаясь в длинную крашеную бороду. Первым он обнял Хуссейна, и это было неудивительно. Дорогой халат должен был первоначально сблизиться с дорогим халатом. В своё время досталась порция уважительных приветствий и Тимуру.
— Приветствуем тебя, высокородный Шахруд-хан, властитель Сеистана! Победа, которую мы одержали, была одержана в твою честь, — с вежливым полупоклоном, отступив на полшага по всем правилам придворного обхождения, сказал Хуссейн.
Лицо встречающего окаменело, он кого-то поискал глазами. Нашёл Кердаб-бека и удостоил его ледяным взглядом.
Тимур сразу понял: что-то тут не так, и смутно тлевшее пламя плохих предчувствий получило новую порцию топлива.
Человек с крашеной бородой вежливо и даже изысканно поклонился высоким гостям и негромко сказал:
— К сожалению, по воле Всевышнего доброго Шахруд-хана поразила болезнь и он не в силах выйти к столь достойным гостям. Меня зовут Гердаб-бек, я великий визирь и от имени властителя веду дела.
Произнося эти слова, человек с крашеной бородой переводил взгляд с одного гостя на другого, стараясь понять, какое впечатление произвели его слова на каждого из них. Если бы он не был так внушителен и импозантен, то могло показаться, что он не вполне уверен в себе и готов к любому развитию событий, даже самому неблагоприятному.
Сообщённое им было столь неожиданно, что оба эмира замерли в удивлённом молчании. Гердаб-бек воспользовался этим и предложил пройти внутрь крепости, в его дом, где, по его словам, можно было спокойно, не смущая толпу, подробнейшим образом поговорить обо всём, что заинтересует гостей-победителей.
Названые братья переглянулись. По лицу Хуссейна было заметно, что он начинает разделять сомнения Тимура.
— Хорошо, — сказал Тимур в ответ на предложение Гердаб-бека, — мы войдём в твой дом, великий визирь, но только после того, как
— Да продлит Аллах его дни! — заявил Хуссейн в добавление к словам брата.
— Воистину да продлит! — воздел руки Гердаб-бек и повернулся, пропуская дорогих гостей внутрь крепости.
Гости неторопливо вошли.
Внутренность укреплённого селения не поразила их воображения ни блеском построек, ни благоустроенностью улиц. Вместо сладкозвучного пения соловьёв можно было слышать только истошные вопли ещё не съеденных ишаков.
И с самой большой натяжкой Чокал не мог быть признан городом, единственным его достоинством являлось удобное расположение, почти все его укрепления были естественного происхождения, лишь в двух местах местным жителям пришлось приложить собственные усилия для возведения чего-то, отдалённо напоминающего крепостные стены. Многие годы спустя, уже став повелителем огромной империи, Тимур сумел проявить должным образом своё уважение к градостроителям и архитекторам, которое жило в нем всегда. Самарканд стал одним из величайших и, вероятно, самым красивым и благоустроенным городом своего времени, далеко превзойдя по этой части Париж потомков Филиппа Красивого, не говоря уж о Лондоне и Толедо. И вот, идя по пыльным, сирым улицам нищего горного кишлака, будущий Повелитель Вселенной нёс в своём сердце образ идеального Самарканда и одновременно глубочайшее презрение к тем, кто сумел даже такое место для крепости, каким являлся Чокал, превратить в свалку строительного и человеческого мусора.
— В селении есть вода? — спросил он вдруг у облачённой в расшитый серебром бархат башни, шагавшей рядом с ним.
— Вода? — переспросил Гердаб-бек.
— Да, вода, своя вода, вода, за которой не надо выходить из крепости?
— Ручей... из горы бьёт родник.
— За всю свою жизнь не видел более удобного места для неприступной крепости. Почему её до сих пор здесь не построили?
Слегка приостановившийся великий визирь подумал, что слова «за всю свою жизнь» в устах столь молодого человека звучат по меньшей мере странно.
Измождённые люди валялись прямо на улицах. Вперемешку со скелетами. Скелетами людей и животных. Вдоль улиц бродили угрюмые, запылённые босые бородатые воины с копьями наперевес. Пешаварцы, догадался Тимур. Можно было только посочувствовать государю, вынужденному положиться на такое воинство.
— Вот, — сказал великий визирь, указывая на невысокий покосившийся дом за полуразрушенным саманным забором.
Эмиры не поняли, в чём тут дело, и вопрошающе воззрились на Гердаб-бека.
— Дом. Здесь...
И только тогда Хуссейн и Тимур догадалась, о чём идёт речь. Итак, в этом хлеву живёт повелитель Сеистана Шахруд-хан. Ворота были навсегда распахнуты и в распахнутом состоянии изувечены. Порог жилища был почему-то усыпан птичьими перьями. Никто не встретил гостей. Одинокий пешаварец, судя по всему приставленный для охраны высокородной особы, уныло сидел в сторонке, прислонившись спиной к уличной печке и поставив копьё между колен.
Тимур и Хуссейн вошли внутрь. Тихо, жарко, уныло.
Шахруд-хана они нашли в небольшой затемнённой комнате, он стоял на коленях на коврике, брошенном на глиняный пол, и методично отбивал поклоны. Один, два... сто. Хуссейн и Тимур как заворожённые наблюдали за ним. Очень скоро они перестали надеяться, что он увидит их и хоть как-то отреагирует на появление гостей, но что-то мешало уйти, трудно было просто отвернуться от этого зрелища: правитель Сеистана молча и неутомимо отбивает никому, кажется, не посвящённые поклоны.