Тимур. Тамерлан
Шрифт:
— Припадаю к стопам твоим, хазрет. Просто иногда отвечая вопросом на вопрос, о большем даёшь представление спрашивающему, чем в тех случаях, когда отвечаешь по правилам. А что касается той службы, что я Мог бы тебе сослужить, то замечу, что конечно же не надеялся я, что ты так наивен и доверчив, чтобы оставить меня при своей персоне. Я прошу службы вдали от твоего дворца. И в том месте, где она тебе ныне более всего необходима.
— Где же это место?
— В шатре Тимура.
Хуссейн подёргал ноздрями. Уже не первый раз за время разговора
— Я объясню сейчас подоплёку моих слов. Но объяснение опять пойдёт не по прямому пути, я умоляю уделить мне толику внимания и терпения.
Маулана Задэ перевёл дух, возражения не последовало, он мог продолжать.
— Тимуру непостижимым образом удалось объединить вокруг своих замыслов очень многих владетелей Мавераннахра. Они готовы поддерживать его во всех начинаниях. Самых ретивых я тебе уже перечислял. Тавриз, Шаш, Бухара... И знаешь, что здесь самое поразительное? Я встречался с некоторыми — они понимают, чего им будет стоить их подпадание под власть того, кто возвысился неимоверно в Самарканде. Понимают, что им придётся поделиться частью власти, и всё же идут на это.
Хуссейн слегка наклонился вперёд. Наконец-то этот разбойник заговорил о вещах, которые его всерьёз интересовали.
— Что-то сломалось в головах. Семя чингисидово выродилось, будущее этого блистательного рода представляется мне ужасным. Но не это занимает меня больше всего. Я бы мог безропотно проглотить свои слёзы и похоронить горестный плач по потомству Потрясателя Вселенной в недрах сердца своего, когда бы на место верховного душителя, на место главного палача выдвигали кого-то другого, а не Тимура.
Огладив свою бороду рукою, унизанной перстнями, Хуссейн поинтересовался:
— Когда ты успел возненавидеть своего тайного друга? Помнится, были времена, когда ты оказывал ему большие услуги. Спас семейство и прочее...
— Не хочется в присутствии столь высокомудрых собеседников говорить вещи, которые вертятся на языке у любого болтуна. Но сказать придётся. Как враг может с течением времени сделаться другом, так и друг по прошествии лет и дней может превратиться во врага.
— Наоборот, — сказал Масуд-бек.
— Что наоборот? — одновременно спросили Маулана Задэ и Хуссейн.
— Вторую часть изречения нужно поставить на первое место, а первую на второе.
Эмир раздражённо махнул чётками на племянника и велел сербедару говорить далее.
— Ты прав как никогда, хазрет, напоминая мне о тех временах, когда я совершал во имя Тимура деяния, на которые не был способен ни один из его друзей и нукеров. А он прогнал меня. Ведь если ты не забыл о том, то я не забыл тем более. А он выгнал меня как собаку. Издавна, очень из далёких времён идём мы с ним соседними тропинками. И почти всегда вели они в одном направлении, не один и не два раза пересекались, и горько мне теперь сознавать, что
— Проще говоря, ты рассчитывал, что Тимур оценит твою преданность и хитроумие и сделает тебя своим визирем?
— А он сделал визирем Байсункара, этого простака, — усмехнулся Масуд-бек.
— Байсункар не был мне соперником. Тимур его любил, ценил его преданность, но никогда не пускал в глубины своего сердца, не делился своими самыми тайными мечтами о будущем. И не потому, что не доверял, просто Байсункар как был, так и остался простым нукером, которого возвысили за личные воинские подвиги и сделали потом визирем, потому что он стал калекой. Он ведь хромает почти так же, как сам Тимур, только на левую ногу. Вот и весь секрет его возвышения.
Хуссейн злорадно усмехнулся:
— Теперь понятно. Кажется, при Тарагаевом сыне появился кто-то, кто истинно завладел его сердцем, и ты понял, что отставлен и отринут не на время, а навсегда.
Маулана Задэ закрыл глаза и опустил голову.
— Кто этот человек? — спросил эмир.
— Его зовут Береке. Одни говорят, что он сын бывшего худована-задэ из Термеза, другие утверждают, что он родом прямо из Мекки. Что он прибыл оттуда специально, дабы вручить Тимуру какие-то тайные и очень древние знаки, которые подтверждают его право на власть над всеми правоверными Чагатайского улуса и землями, к нему прилежащими.
— Лучше пусть правы будут первые, — задумчиво сказал Масуд-бек, — я уверен, что слух о прибытии этого Береке из Мекки сам Тимур и распускает, чтобы поднять свой авторитет. Не потому ли к нему примкнули все мелики и худован-задэ, что наслушались этих разговоров.
Маулана Задэ покачал головой, насколько ему позволяли деревянные скрепы колодок.
— Возблагодарил бы я Аллаха, когда бы это было так.
— Ты хочешь сказать... — начал было Хуссейн, но Маулана Задэ позволил себе перебить его:
— Если Тимур начнёт против тебя войну, все владетели Мавераннахра поддержат его и войну ты проиграешь, хазрет.
Волна гнева вновь поднялась в душе эмира.
— Ты явился для того, чтобы об этом мне поведать?
— Нет, я явился к тебе, чтобы сообщить, что, несмотря на всё сказанное выше, у тебя есть способ совладать с твоим бывшим братом. И есть человек, который знает этот способ.
— Себя имеешь в виду?
— Да, хазрет.
— Ты знаешь, как убедить медиков и худован-задэ отложиться от Тимура?
— Нет, я не знаю, как это сделать.
— Наверное, ты знаешь, как построить моё малое войско, чтобы оно побило большое войско Тимура.
— И это мне неизвестно.
Хуссейн и Масуд-бек переглянулись.
— Тогда объяви, что известно тебе и что в твоих силах, хитроумный сербедар.
— Только что я громко возмущался тем, что все сильные и богатые люди Междуречья готовы безропотно вручить своё будущее Железному Хромцу.
— Железному Хромцу? — встрепенулся Хуссейн. — Так его теперь называют?