Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Эмир посмотрел на своего ближайшего советника:
— Ты придерживаешься другого мнения?
Береке кивнул.
— Тогда скажи какого?
— Я знаю, как заставить Хуссейна сдаться. Но для этого мне необходим один человек.
Тимур усмехнулся:
— Я знаю этого человека?
— Знаешь. И знаешь намного лучше меня и, несмотря на это, очень дорожишь им.
Эмир вернулся в шатёр, сел на подушки, откинулся, смежил веки.
— Дорожу, потому что не придумал ещё, как его казнить. Он нанёс мне страшную рану, убил моего старинного друга Байсункара, не могу же я просто посадить его на кол или бросить леопардам
— Я понимаю тебя, и я придумал, как восстановить равновесие в этом деле.
— Равновесие? Что это значит?
— Маулана Задэ, конечно, умрёт, но таким образом, что своей смертью сослужит нам великую службу.
— Объясни, что ты задумал?
— Отдай мне Маулана Задэ. Отдай мне его сегодня, и завтра к тебе явится человек от Хуссейна с просьбой о мире.
Тимур задумался. И думал довольно долго. Не то чтобы он испытывал недоверие к словам своего ближайшего друга и советника... Но расстаться с такой добычей, как убийца Байсункара, ему было тяжелей тяжёлого.
— Хорошо, Береке. Я отдам тебе его, делай с ним, что ты считаешь нужным. Да поможет тебе Аллах.
— Да поможет!
Сеид не обманул своего друга. Назавтра, сразу после утреннего намаза [59] , в становище самаркандского эмира явилось посольство из цитадели. Возглавлял его, против ожидания, не молодой умник Масуд-бек, а пожилой, седобородый воин Ибрагим-бек. Тимур хорошо знал его, ибо приходилось им участвовать не в одном совместном походе. Знал и уважал.
59
Намаз — обязательная молитва, совершаемая мусульманином пять раз в сутки — утром, в полдень, после полудня, вечером и поздно вечером.
Плохо выглядел ветеран. Даже сквозь смуглоту лица проглядывала смертельная бледность. Не от страха был бледен старый вояка, а от стыда.
Тимур отнёсся к нему достаточно уважительно, он не сердился на Ибрагим-бека. Нельзя порицать человека за то, что он до конца остался верен своему господину.
— С какой вестью ты пришёл ко мне?
Глава посольства поклонился и сказал, что послан с известием о том, что эмир Хуссейн желал бы прекращения войны и мечтает о мире.
Я тоже ни о чём, кроме мира, не мечтаю. Если мы посмотрим, то увидим, что именно твой господин должен быть признан виновником кровопролития. Разве я построил стены вокруг Балха, разве я построил хиндуван?
Ибрагим-бек опять поклонился:
— Мой господин сожалеет о сделанном. Мой господин заранее согласен на все твои условия. Просит он только об одном, и просит смиренно.
— Я знаю, о чём он просит. Хочет, чтобы я сохранил ему жизнь.
— Ты угадал.
— Ему не пришлось бы просить о сохранении жизни, если бы он хоть что-нибудь сделал для сохранения нашей дружбы. Аллах видит, сколько в моих словах правоты.
Седобородый посланец просто склонил голову в знак согласия, ибо не было нужды в словах.
— Передай ему, Ибрагим-бек...
Посланец поднял голову и выжидающе прищурился.
— Передай эмиру Хуссейну, что если он добровольно сдастся, я не убью его.
— Что ты не убьёшь его...
— Да. Теперь
Когда посланец удалился, Тимур некоторое время молчал. Молчали и присутствовавшие при беседе Береке, Кейхосроу, Мансур и Курбан Дарваза. В пору было веселиться от души, войну можно было считать закончившейся. И закончившейся победоносно. Впереди открывалась широкая, отчётливо различимая в пучинах будущего дорога к славе и возвышению. Но они были смущены подавленным состоянием своего господина и друга. Может быть, ему что-то другое видится на будущих путях?
— Скажи, Береке, как ты заставил Маулана Задэ отворить ворота хиндувана?
— Я отрезал ему голову и отправил в подарок Хуссейну; У того оказалось слабое сердце, и он решил сдаться.
— Воистину, Всевышний на каждом шагу убеждает нас, что мир устроен сложнее, чем нам кажется. Кто бы мог подумать ещё несколько месяцев назад, что эмир Хуссейн, узнав о смерти одного из своих лютых врагов, вместо того чтобы пуститься в пляс от радости, впадёт в такую печаль, что потеряет способность к сопротивлению.
Береке обернулся к батырам и пояснил смысл этого, не очень понятного непосвящённым, разговора:
— Этот премерзкий сербедар, крыса в человечьем обличье, сговорился с Хуссейном против хазрета и должен был убить его. Хромота Байсункара обманула его.
— Но Байсункар хромал на левую ногу... — осторожно возразил Мансур.
Тимур пояснил:
— Ты никогда не обращал внимание, что в зеркале вод человек отражается так, что правая рука у него оказывается слева, и наоборот. Байсункар был обращён к убийце спиной, так что хромота в воспалённом мозгу Маулана Задэ оказалась там, где и должна была, по его мнению, быть, справа. Он хотел убить меня не столько ради Хуссейна, сколько ради себя. Он готов был расстаться со своей поганой жизнью, лишь бы достичь цели, а значит, был особенно опасен.
— Воистину так, — пробормотал Кейхосроу.
Тимур сказал Мансуру:
— Скажи поварам, чтобы они готовили пир.
— Сегодня, хазрет?
— Сегодня ночью.
— Но почему ночью?
— Потому что вечером сегодня мы закончим все дела.
— Ты думаешь, Хуссейн захочет сдаться как можно скорее? — поинтересовался Береке.
— Конечно. Он поспешит. Ведь он будет не сдаваться, он будет спасать свою жизнь.
Переодетый простым горожанином, в сопровождении Масуд-бека, Ибрагим-бека и телохранителей, также сменивших своё облачение, эмир Хуссейн покинул цитадель и по узким глухим улочкам направился к восточным воротам. По понятным причинам он не хотел ни с кем встречаться во время этого путешествия, поэтому выбрал самый скрытный маршрут. Людей Тимура, которые ещё оставались в Балхе, он опасался, надо сказать, меньше, чем своих сторонников, которых несколькими днями ранее бросил на растерзание самаркандскому воинству.
Хуссейн шёл пешком, ибо понимал, что пеший человек привлекает меньше внимания, чем всадник с конной свитой. Шёл быстро, наклонив голову, время от времени посматривая по сторонам.
Раздавлен.
Убит.
Испепелён!
Да, он оказался на самом дне, он принял унизительные условия полной сдачи. Да, он валяется сейчас в пыли и судьба его ничтожнее судьбы самого последнего райата. Но кончается ли все этим дном, и не для того ли существует дно, чтобы, оттолкнувшись от него, начать возвышение?