Тинко
Шрифт:
Лысый черт смеется так, что у нашего дедушки пропадают все сомнения. Они пьют новый сорт водки, который Кимпель привез с собой из Шенеберга. Лысый черт затягивает песню.
Моросит дождь. Этого еще не хватало! Куклы снова намокнут. Но дедушку это больше не беспокоит. Он шагает по двору и только улыбается.
Приходит бургомистр и спрашивает:
— Кто за вас сдавать будет?
— Господь бог, видно, не пожелал, чтоб мы сдали вовремя, — отвечает дедушка и потягивается.
— Это он за вас сдавать должен был?
— К черту вашу окружную премию! — орет вдруг дедушка. — Не справился я, и все! А ради вас клянчить не пойду!
— Стало быть,
— Точно. Пиши меня в список и сразу вывешивай! Краске, мол, такой-сякой, немазаный! Пиши, что старый Краске мочился на бабки, чтоб они подольше не высыхали. Пиши, пиши, чего глядишь!
Наш солдат берет бургомистра под руку и идет с ним со двора. Там за воротами они долго о чем-то говорят. И снова все становится тихо.
Фимпель-Тилимпель возит навоз для своей капусты. Теперь-то он знает, что навоз надо возить только в дождик.
— Фимпель-Тилимпель, а ты когда мне покажешь большое гусеничное поле?
Фимпель перепрыгивает через дышло своей ручной тележки и крадучись приближается к нашему забору:
Велосипед уходит: Его другой уводит.— А ты ведь говорил, что никому его не продашь, если я дам тебе задаток.
Он сразу всё заплатит — Мне этих денег хватит.Я не знаю, что мне и думать про Фимпеля-Тилимпеля.
— Подожди, — говорю я ему, — еще один только день. Я побегу сейчас искать гусениц.
Но гусениц — всяк знает — В день солнечный снимают.— Фимпель-Тилимпель, а кому ты отдашь велосипед?
Фриц Кимпель — первый сорт, Отец-то — Лысый черт.Фимпель накидывает на плечо петлю веревки, за которую он тянет свою тележку, пищит, как ястреб, а потом сразу как мышь, которую ястреб схватил. А мне и не смешно вовсе.
Фриц Кимпель, значит, хочет выкупить мой велосипед. Я кричу Фимпелю вслед:
— Фриц тебе гусениц вместо денег даст, Фимпель-Тилимпель! Монетки у него заколдованные!
Фимпель сует руку в карман, и его передергивает, будто карман у него в самом деле полон гусениц.
Дождь усиливается. Все вокруг делается как будто меньше. Проходит два дня. Дождь моросит не переставая. Дедушка ходит по комнате, точно медведь в клетке. Наш солдат нарезал новые зубья для граблей и теперь вычищает курятник. У кур повисли хвосты; они долго раздумывают, прежде чем ступить на мокрую землю. Дома теперь хорошо. В печке потрескивает огонек. Небо закуталось в серый дождевик, по стеклу сбегают капли, точно слезы по щекам.
Отпуск у фрау Клари кончился, на дворе не слышно больше ее смеха. Никто не гладит меня по голове. Пусть уж наш солдат женится на ней: тогда она всегда с нами будет. Только не надо, чтобы он гладил ее. Стефани где живет, там пусть и остается. А если наш солдат захочет видеть ее, пускай сам в замок идет.
Через три дня снова показывается солнце. Над лугами поднимается пар. Ласточки взмывают ввысь, под самое солнышко. Их выводок летает уже самостоятельно, и у них теперь много времени. После полудня они длинными рядами сидят на проводах и болтают о том о сем. Хоть у них и нет велосипеда, а все равно они до самой
Дедушка пока еще не придумал работы для меня, и я свободен. Что бы мне такое сделать? Я шлепаю по деревенской улице. С таким человеком, как Фриц, который способен тайком выкупить мой велосипед, я больше играть не стану. К другим ребятам мне тоже не хочется идти — они дразнятся. Может быть, хорндорфские мухоловы примут меня в свой школьный союз? Сперва-то, конечно, они меня как следует отколотят.
В окошко высовывается фрау Вунш. Она подзывает меня.
— Пуговка заболел, фрау Вунш? — спрашиваю я.
— Тео у бабушки в Зандберге.
— Да?
Фрау Вунш — маленькая, худенькая женщина. Носик у нее совсем крохотный и словно точка посреди лица. На своего Пуговку она не налюбуется, он ей к сердцу прирос. А я? Ни к кому я не прирос! Фрау Вунш подает мне скатанный мешок:
— И скажи спасибо отцу за то, что выручил. Пусть не сердится, что мы мешок так долго не возвращали. Теперь-то у нас опять своя картошка. Не забудешь сказать спасибо?
Я засовываю мешок под мышку и спрашиваю:
— А яйца вас тоже выручили?
— Это ты о каких яйцах?
— О тех, что вам наш солдат приносил.
— Солдат? Кто это?
— А тот, что вам картошку приносил.
— Твой отец?
— Ага.
— Да-да, яйца тоже. Ведь мы и не просили его, а он сам принес. Мы не попрошайничаем. Да и подарков таких, что неспроста делаются, ни от кого не принимаем. Так иной раз товарищ выручит…
Я ничего не могу понять: что это за яйца, которые неспроста делаются? Фрау Вунш прямо загадками говорит. Но наконец-то я знаю, куда наш солдат таскал картошку и яйца! Пусть теперь попробует сказать что-нибудь про мой табель — я ему тогда про яйца скажу! Дедушка все вдребезги разобьет, если узнает, что Вунши наши яйца едят.
Дедушка ненавидит Вунша потому, что тот председатель партии. Вунш и его партия были неблагодарны к дедушке. Все они еще под стол пешком ходили, когда дедушка боролся за справедливость. А с тех пор как дедушка вышел из ихней партии, несправедливости на свете все больше становится. Теперь уж вон до чего дело дошло: требуют, чтоб он сдавал зерно, которое еще в бабках в поле стоит. Вот ведь какая несправедливость!
Сквозь кусты я вижу застиранную юбочку Стефани. Вот некстати… Конечно, она уже увидела меня, сейчас начнет дразниться. А я возьму и накину ей на голову мешок. Но Стефани не дразнится. Забыла разве, что я второгодник? Вон она просунула свои узенькие ручки через плетень и рвет цветы в саду у каретника Фелко. Это, конечно, не настоящие цветы, а так, сорняк всякий: васильки, дикий горошек. Но все равно фрау Клари будет приятно, когда она с работы придет. Я спокойно сворачиваю в трубочку свой мешок и стараюсь пройти мимо Стефани незамеченным: крадусь возле самых деревьев. Вот ведь! Стефани обернулась и подходит прямо ко мне. Чего ей надо? Что это она смеется? Лицо у нее коричневое, как пасхальное яичко, которое луком натерли. Спереди у нее не хватает одного зуба, но новый уже наполовину вылез.