Тиран Золотого острова

Прибытие в Дардан прошло триумфально. Отец, в бороде которого за это время появилось несколько новых седых прядей, с уважением оглядел львиную шкуру и мои шрамы, а Креуса посматривала на меня горделиво, покорно дожидаясь, когда ей прилично будет заговорить. Она повзрослела за это время, а из ее взгляда ушла детская мечтательность. Грудь Креусы распирала платье, сразу же притянув к себе мой жадный взор. Что-то я раньше такого не замечал.

— Господин мой! Я родила тебе крепкого сына, — сказала она и кивнула рабыне.

—

О-ох! — только и смог вымолвить я, когда старуха-ахеянка вынесла замотанный в тряпки красный комочек, который спал, посасывая палец.

— Мы не давали ему имя, — улыбался в бороду отец. — Тебя ждали.

— Ил! — не задумываясь ответил я, взяв на руки своего ребенка. — В честь предка.

Креуса вспыхнула от счастья, ведь только сейчас ее сына признали по всем правилам. Отец взял его на руки и дал имя. Она, женщина знатного рода, исполнила свой долг перед семьей и богами. Я достал из поклажи ожерелье, серьги и перстни, и вручил ей под одобрительными взглядами отца. Креуса же посмотрела так, что у меня даже сердце сжалось. Ну неужели бывает такое? Здесь не принято говорить о любви прямо, лишь иносказательно. А она говорит об этом одними глазами. Да только ради этого взгляда стоило провалиться в здешний Мезозой. Просто для того, чтобы увидеть слепую, нерассуждающую преданность в глазах той, кто любит тебя по-настоящему. У меня никогда не было ничего подобного.

— Париама будет в ярости, — развеселился вдруг отец. — Ты дал своему сыну имя царя. Смотри, он еще подумает, что ты покушаешься на его власть.

— Кстати, об этом, — я сделал короткий жест, и домочадцы оставили нас вдвоем. — Отец, я скоро уплыву далеко отсюда, и никогда больше не вернусь.

— Что ты задумал? — прищурился Анхис, который сел за стол, своей рукой налил мне вина и поднял тяжелый серебряный кубок. Он достал его из своей сокровищницы в честь моего возвращения.

— Я хочу отбить у ахейцев остров и стать царем, — ответил я. — Тут мне жизни не будет. Либо дядя убьет, либо кто-нибудь из сыновей Париамы. Старик наплодил целый выводок гиен. Один Парис чего стоит. Поплывешь со мной?

— Нет, — покачал головой Анхис. — Я тут родился, тут и умру. Здесь мои лошади. Где их пасти на островах? В тамошних скалах могут выжить только козы.

— Со мной пришло много людей, отец, — сказал я. — Мы сможем разместить их на несколько месяцев?

— Пусть заселяются в наш дарданский дом, — равнодушно кивнул Анхис. — Я там все равно почти не бываю. Я купил помощников для кузнеца, как ты и просил. Они колотят своими молотами день и ночь, никакого спасу от них нет. А те, что не могут поднять молот, строгают древки для стрел. Надеюсь, от этого будет толк.

— Даже не сомневайся, отец, — усмехнулся я. — Мы получим немало и за это железо, и за стрелы.

— Да я уже это понял, — шумно отхлебнул он из кубка. — Мы стали купцами, подумать только. Но, с другой стороны, у меня никогда не было столько красивых кувшинов и тонких тканей, как сейчас. У Скамии даже руки тряслись, когда она пересчитывала твои подарки. Кстати, раз уж ты решил уехать… У меня всего один сын, Эней. Кто будет покоить мою старость?

— Признай Элима, — сказал я.

— И ты не будешь возражать против этого? — недоверчиво прищурился отец.

— Не буду, — сказал я. — Из Дардана я точно уеду, мне тесно здесь. Может, передумаешь, отец? Сюда скоро придет война. Париама затеял сложную игру,

но мне кажется, что он проиграет. Ахейцы придут в Вилусу всей силой и раздавят Трою.

— Война так война, — равнодушно пожал могучими плечами Анхис. — Я не отдам землю предков этому сброду. А кому жить и кому умереть, решают боги. Я никогда не бегал от хорошей драки. Иди к жене, Эней, она уже выплакала все глаза. По-моему, она сильно привязалась к тебе.

До жены я дойти не успел, потому что, выйдя за дверь, наткнулся на Скамию, отцовскую наложницу. Она, вместо того чтобы поклониться и уступить дорогу, упала вдруг на колени и обняла мои ноги. Огромные влажные глаза ее заволокли слезы, а правильные черты лица исказила гримаса рыданий. Густые смоляные волосы рабыни рассыпались по плечам и спине, а она беззвучно плакала, даже не думая отпустить меня.

— Подслушивала? — догадался я, и она мелко-мелко закивала, глотая горошины слез, бегущих по ее щекам.

— Я умру за вас, господин, — жарко шептала она трясущимися губами. — Только слово скажите, сама на жертвенник взойду. Я столько лет мечтала об этом, каждый день молила богов. Сын — моя единственная отрада. У меня ведь умерло двое детей, один Элим и остался. Пусть хоть он человеком станет, а не вещью, как его мать.

— Береги моего отца. Поняла? — я поднял рабыню на ноги и пристально посмотрел в залитые соленой влагой глаза. Она молча кивнула и нетвердой походкой пошла по коридору, размазывая слезы по лицу. Она, по-моему, так и не поверила в то, что сейчас произошло.

За прошедшие месяцы здесь ничего не изменилось. Деревенская усадьба с небольшим двориком в центре, окруженном комнатами и службами. Камышовая кровля спускается вниз, образуя портик шириной в пять шагов, единственную защиту от здешнего солнца. Я пересек двор наискосок и открыл скрипучую дверь, замечая, что хотя бы комната жены сильно преобразилась. Помимо неизменной прялки в углу, рядом с кроватью появилась пустая детская люлька. А кирпичную стену, которая была голой, сколько себя помню, украшал расшитый с необыкновенным искусством гобелен.

— Господин мой, — сказал Креуса, которая встала, бросив ткацкий челнок, и опустила глаза к полу. — Я отдала нашего сына рабыне. А еще, твоя жена очень скучала.

— Иди ко мне, — сказал я, притянул ее к себе и начал целовать зажмуренные глаза счастливой молодой женщины. Надо же! А ведь я и сам начинаю понемногу привязываться к ней…

* * *

В Дардане я провел всего три дня, ровно столько, сколько понадобилось, чтобы разместить толпу беженцев из Угарита и навестить дядю, обрадовав того подарками и своими планами навсегда покинуть его владения. По-моему, именно в этот момент он и полюбил меня по-настоящему. По крайней мере, и пир закатил, и много приятных слов сказал, поднимая каждый подаренный мной расписной горшок и каждую штуку ткани повыше, показывая их стонущим от зависти гостям. Слава богам, обязательная часть закончилась, и я отправился в Трою, где Рапану и ревниво поглядывающий на него Кулли продавали товары на рынке. Тандем оказался хорош, ведь два этих жулика следили друг за другом в оба глаза, мечтая избавиться от такого соседства. И это еще больше укрепило меня в мысли, что римляне были правы: разделяй, чтобы властвовать. Не дураки были люди, построившие такое государство.