Тирант Белый
Шрифт:
Милостивая сеньора, счастливому случаю было угодно сделать так, чтобы ваша светлость оказалась первой, с кем я встретился. Я почел бы за великую милость, ежели бы вы уверили меня в вашей благожелательности, ответив на мою просьбу. И я счел бы себя счастливейшим человеком, коли фортуна проявила бы ко мне благосклонность, а вы соблаговолили бы признать меня достойным стать вашим самым доверенным слугой, хотя я того и не заслуживаю, учитывая вашу несравненную красоту, милость и благородство. Однако любовь способна уравнять желания и недостойного сделать достойным любви. И поелику я люблю вас больше всех дам на свете, а вы — столь добры, то в просьбе моей не должно быть отказано. Полно вам взывать лишь к добродетели, повинуясь сеньоре Принцессе, лучше возьмите ее полностью под свою защиту. Дайте хоть немного работы вашим рукам, протяните их ко мне в знак победы, чтобы в еще более подходящем случае они вас не подвели, и вы не ошибетесь. А если вы поступите наоборот, что вовсе не разумно, то познаете смущение и стыд оттого, что мало любили. Осуждаемая
Сказав так, Диафеб умолк. Достойнейшая Эстефания любезно ответила ему следующим образом:
Поелику невежество непростительно, то нет и вам прощения, Диафеб! Откройте же как следует глаза и увидите, как все благородные дамы выскажутся против вас, но зато похвалят меня. А две противоположности не согласуются, потому как они различны. Просьба, с которой обратились вы ко мне, чересчур умаляет вашу честь. А посему вам необходимо как следует изменить ее, дабы загладить совершенный промах, особливо ежели люди искушенные прослышат о том, какие порочащие вашу честь речи вы произносите, спеша, как я вижу, получить свободу в действиях. О другом вы и не помышляете, думаю я, и потому боюсь, как бы вы, следуя добрым советам и исправляя ваши ошибки, не впали в еще больший грех и не прибежали прятаться за мою юбку. И я желаю, чтобы вы твердо знали: я не собираюсь совершать чудес и воскрешать еще одного Лазаря, как Иисус. Однако я не хочу также, чтобы из-за этого разуверились вы в моей любви, ибо она сильнее, чем вы можете и должны предположить, и самое большое ваше достоинство, из мне известных, — то неведение, которое вы проявляете на сей счет.
Диафеб хотел было ответить на сии рассуждения, но в это время пришел спальничий Императора и сказал, что Его Величество просит Диафеба явиться. Диафеб стал упрашивать Эстефанию соизволить подождать его, говоря, что он вернется, как только сможет. Любезная дама отвечала, что будет очень рада его дождаться.
Увидев Диафеба, Император сказал ему, чтобы они с коннетаблем взяли деньги за выкуп пленных. Диафеб в ответ сообщил, что будет весьма рад это сделать, а затем умолил главного коннетабля забрать их, говоря, что будто бы не умеет считать. Император приказал им отбыть назавтра. Диафеб вернулся в покои к Эстефании и нашел свою госпожу погруженной в тяжкие думы и со слезами на глазах, ибо ей было известно, что Император позвал его лишь для того, чтобы приказать ему уехать. Увидев Эстефанию в таком состоянии, Диафеб принялся ее утешать, убеждая, что ему тяжелее уезжать, чем ей оставаться.
Покуда он так ее утешал, в комнату вошла Принцесса, которая вернулась из казначейской башни. Из-за сильной жары она была одета лишь в рубашку и юбку из белого дамаста, а волосы ее рассыпались по плечам. Заметив Диафеба, она было хотела уйти, но он стоял так близко к ней, что не дал ей покинуть комнату.
Знаете, что я вам на это скажу? — сказала Принцесса. — Вы меня ничуть не смущаете, ибо я вас почитаю своим братом.
Тут заговорила Услада-Моей-Жизни и сказала:
Сеньора, взгляните на лицо Эстефании! Оно красно, как майская роза, и кажется, будто она раздувала огонь. А посему я думаю, что, пока мы были в башне, руки Диафеба не оставались без дела. Долго же нам пришлось бы ее дожидаться! Ведь она осталась тут ради того, что ей дороже всего! Да чтоб меня прострелило в боку, если бы и я не развлекалась теми же играми, имея возлюбленного! Но нет никого, кто бы захотел поиграть со мной, бедняжкой. Ах, сеньор Диафеб, знаете, кого я люблю всем сердцем и о ком мечтаю? Об Ипполите, паже Тиранта. А будь он рыцарем, любила бы я его еще сильнее.
Я вам обещаю, — ответил Диафеб, — что при первом же сражении, в котором я окажусь, он будет возведен в рыцарское звание.
И они долгое время вели шутливые беседы. Принцесса сказала:
Если хотите знать, брат Диафеб, когда обойду я и осмотрю все уголки во дворце, так и не увидев Тиранта, сердце мое обмирает. Ибо если б только смогла я на него взглянуть, душа моя бы утешилась. Но желание это так сильно во мне, что я, наверно, умру, прежде чем увижу его. Одно лишь меня успокаивает: хоть тревога моя и не проходит, я не страдаю, потому что люблю рыцаря доблестного, исполненного всех достоинств; более всего радует меня его щедрость — ведь главный коннетабль сказал, что Тирант не скупится на деньги. Стало быть, он из тех сеньоров, что щедры на траты, и, однажды выбрав этот путь, он должен по нему и следовать. Однако я знаю, что на нашей земле нет у него ни владений, ни наследства, а посему не хотела бы, чтобы пострадала от этого его честь: я хочу быть ему и отцом, и матерью, и сестрой, и дочерью, и возлюбленной, и женой. Поэтому вы, брат мой Диафеб, отвезете ему множество добрых пожеланий и посланий, и среди них — тщательно завернутый, дабы никто о нем не знал и его не видал, — дар, полмеры золота, чтобы
Изумился Диафеб, услышав от Принцессы слова, полные такой сильной любви, и сказал:
Клянусь Богом, ваше высочество, я чувствую, что неспособен отблагодарить вас за те почести и благодеяния, которые оказываете вы, сеньора, Тиранту, хотя его заслуги велики и он достоин еще большего благодаря своим доблестям. Однако все, что вы сделали для него, тем ценнее, что вы говорили о нем с такой любовью и так милостиво. Ведь недаром гласит пословица: «Дает не тот, кто имеет, а тот, кому привычно давать». Милости же, как я вижу, таковы, каковы те, кто их оказывает. И блажен будет тот, кто окажется рядом с вашим высочеством. А посему я прошу вас еще об одной милости: позвольте мне поцеловать ваши руки и стопы от имени сего славного рыцаря — мы ведь с ним в родстве.
Тут Эстефания, не в силах более сдерживаться из-за страстной любви к Диафебу, сказала:
Если бы не боялась я позора, то отправилась бы вместе с Диафебом! Но страх мой происходит оттого, что не хватает мне любезности: ведь, если бы я отбыла с позволения вашего высочества, никто из людей достойных не счел бы это бесчестьем. Однако то, что вы, сеньора, сделали для вашего несравненного господина, славного Тиранта, возбудило во мне настоящую зависть, и в подражание вам, превосходная сеньора, я должна подарить присутствующему здесь Диафебу все, чем располагаю.
И Эстефания поднялась со своего места и пошла к себе в комнату. Там написала она некую бумагу, спрятала ее на груди и вернулась в покои Принцессы. Пока ее не было, Диафеб изо всех сил умолял Кармезину позволить поцеловать ее. Она же никак не соглашалась и не разрешала. Тогда Диафеб сказал:
Сеньора, так как наши желания расходятся, то, следовательно, не совпадают и наши дела. Потому-то и говорят, что никогда не поссорятся двое, если хоть один этого не хочет. Но с нами это может случиться по вине вашего высочества, коли не станете вы говорить иначе. До сих пор я был вашим преданным слугой, ибо купи вы меня как раба, и тогда не могли бы повелевать мной более, чем сейчас, когда слушался я вас с закрытыми глазами. И будь у меня не одна жизнь, а сто, я бы все их употребил на то, чтобы служить вам, несмотря на любые опасности. Но вы при этом не хотите позволить мне невинную вольность! Так ищите себе отныне другого брата и слугу, дабы угождал он вам себе в убыток! И не надейтесь теперь, ваше высочество, что я передам что-либо Тиранту от вашего имени или что отвезу ему деньги. А едва лишь доберусь я до лагеря, как распрощаюсь с ним и вернусь в свои земли. Но вы еще пожалеете однажды, что меня нет с вами.
Когда заканчивал так говорить Диафеб, вошел в комнату Император и спросил, почему он не собирается в дорогу, ведь не далее как завтра должны они отправляться в лагерь Тиранта.
Сеньор, — ответил Диафеб, — я только что был у себя, и мы все готовы ехать.
Император повел его за собой из комнаты и пошел прогуляться с ним и с главным
коннетаблем по дворцу, напоминая им, что они должны сделать.
Ах я несчастная! — воскликнула Принцесса. — До чего же разгневался Диафеб! Боюсь, что он больше не захочет ничего делать для меня. Не повезло мне, что все эти французы такие обидчивые. Хоть ты, Эстефания, ради любви ко мне попроси его так не сердиться.
Уж я непременно это сделаю, — пообещала Эстефания.
Тогда заговорила Услада-Моей-Жизни и сказала так:
До чего же вы, сеньора, чудная! Не можете сохранить дружбу рыцарей в пору войны — как раз тогда, когда она так нужна. Рыцари эти рискуют достоянием и жизнью, защищая ваше высочество и всю империю, а вы расквохтались из-за какого-то поцелуя! Ну что в нем страшного? Там, во Франции, для них поцеловать — это не больше, чем подать даме руку. И если Диафеб захотел вас поцеловать и если бы даже его руки очутились у вас под юбкой, то вам следовало бы пойти на это, ибо времена теперь очень суровые. Вот как наступят мир да покой, тогда воспитывайте из грешника праведника. А нынче вы ошибаетесь, добрейшая сеньора! В мирное время пушки не нужны, да на войне-то без них не обойтись.