Тито Вецио

Кастеллацо Людвига

После имитации атаки легионы выстроились в каре. При этом легионы внешнего ряда, упираясь щитами в землю, опустились на одно колено и выставили наружу копья. В середине каждого каре находились командир легиона и его ближайшие помощники.

Кавалеристы выполняли свои маневры, а также отрабатывали взаимодействие с пехотой.

— Все эти маневры и эволюции прекрасно отработаны, но что-то они мне не особенно по душе, — сказал Тито Вецио, стоящий около консула Мария.

— Ты полагаешь, что они слишком сложны? — оживился победитель Югурты, услыхав слова, во многом совпадающие с его собственными мыслями. — Я с тобой отчасти согласен. Всем этим запутанным маневром солдата можно выучить разве что за несколько лет. Между прочим, если бы их упростить, было бы достаточно нескольких месяцев. С другой стороны, к чему различия в одежде? Солдаты должны походить один на другого, как две капли воды. Я хочу устранить все эти различия, а также покончить с

животным миром на значках легионов. К чему эти лошади, кабаны, волки. Орел, и только орел должен быть на знамени великого Рима. У солдата должно быть одно знамя, один легион, одна мысль — выполнить команду своего полководца, одно отечество, которое он должен защищать там, куда его поведет серебряный орел.

— Значит ты хочешь, чтобы солдаты забыли святое имя своей отчизны? [117] — спросил Тито Вецио, неприятно пораженный откровенностью консула.

— О, молодость, молодость, — с горечью отвечал Гай Марий. — Неужели ты не видишь, что Рим уже давным-давно живет двойной жизнью. Есть Рим патрициев, аристократов и толстосумов и Рим голодных, порабощенных плебеев. У первых в распоряжении имеется сенат, магистраты, [118] религия, законы, право, письмо. Этим оружием они побеждают всякого, кто осмеливается посягать на их власть. У плебеев нет ничего, кроме этого военного поля, на котором он отныне станет равным всей этой возомнившей о себе знати. Это будет первым шагом моих грандиозных преобразований. Затем, как я уже говорил, будут уничтожены все различия между солдатами. Эта мера удалит из войска честолюбцев, они под разными предлогами начнут уклоняться от вступления в его ряды. И вот, после того, как богачи и аристократы уедут в Афины изучать греческую философию, в войсках останется только могучий плебей, уставший жить подаянием, он не побоится ни холода, ни голода, ни ран, ни смерти, ни опасности. В его сердце будет жить только одна идея: слава оружия и победа над врагом. Войско не нуждается в изнеженных франтиках, головы которых украшены цветами, а в голове мысли лишь о кутежах и разврате. Мы обойдемся без них. Когда плебей наденет шлем, возьмет меч и копье, тогда для него Римская волчица станет матерью, а не мачехой, и у него появится отечество… Времена эти, Тито Вецио, приближаются. Я бы не хотел видеть тебя среди людей, обреченных на гибель. Твоя замечательная храбрость, воинская доблесть, великодушие, доброта к слабым и угнетенным, все это сближает тебя с нами и мне кажется, что ты достоин принять участие в этом великом и благородном деле. Подадим друг другу руки, мой молодой друг, скрепим наш братский союз. Несколько лет войны, опасности и лишений, а потом радость победы, ликование отомщенной души, всеобщее благополучие.

117

Символом Рима была волчица.

118

Магистрат — государственное должностное лицо в Риме. Совокупность магистратов — магистратура. Особенность римской магистратуры — выборность должностных лиц на год (кроме цензора, выбиравшегося на пять лет), коллегиальность, ответственность перед избирателями после окончания срока службы.

Так говорил консул Гай Марий, увлекаясь все больше и больше.

Тито Вецио после некоторого раздумья сказал:

— Полководец! Твои идеи, бесспорно, достаточно разумны, достойны твоего высокого ума и необыкновенной храбрости, но, к моему великому сожалению, я должен тебе сказать, что они противоречат нравственным законам. Уничтожить, разорить, стереть с лица земли — тяжелое призвание. Не лучше ли возродить, поднять, исправить? Ты хочешь уничтожить патрициев, которые скоро превратят родную землю в громадную пустыню, восстаешь против тирании, против привилегий аристократии… Но какими средствами ты хочешь этого достичь? Теми же самыми, против которых восстаешь. Нет, консул. Рим нуждается в пахарях и ремесленниках, а не в солдатах. Призвав плебеев к оружию, ты, по моему мнению превратишь отечество в дымящиеся развалины. Гракхи поступили разумнее, призвав на помощь земляную глыбу, на которую усталый народ склонил голову. К сожалению, жадность патрициев и война все уничтожили.

— Гракхи для меня не указ, они были побеждены и уничтожены, а я сам хочу победить и властвовать, — возмущенно отвечал консул. — А потому предлагаю всем, у кого есть руки и голова на плечах, стать со мною рядом, возглавить бесчисленные и непобедимые легионы.

— Ну, а когда ты добьешься своей цели и бедные станут богатыми, а богатые бедными, что выиграют отечество и свобода от того, что явится новый господствующий класс взамен старого? Или выиграют только волки и хищные птицы, привлеченные на поля сражений бесчисленными телами убитых?

— И прекрасно, пусть погибают,

пусть становятся добычей волков. Но прекратим спор. Я в последний раз тебя спрашиваю, Тито Вецио, хочешь ли ты быть со мной?

— Полководец, все, что ты мне сейчас сказал, до такой степени противоречит моим убеждениям, что я вынужден тебе отказать.

— Жаль, очень жаль, это огромная потеря как для меня самого, так и для задуманного дела. Что делать, пойдем каждый по тому пути, который судьба выбрала для нас. Но послушай мой дружеский совет. Не доверяйся Сулле, этот человек не способен на великодушные и разумные действия.

— Гай Марий, верь мне, если бы я пошел за кем-нибудь, то, конечно, только за тобой. Не могу этого сделать только потому, что твои предложения, к несчастью, совершенно противоречат моим убеждениям. Но в одном прошу тебя не сомневаться — если я не могу быть соратником Мария, то уж тем более никогда не соглашусь стать сообщником интригана Суллы.

В это время Рутилий подскакал к консулу и спросил:

— Гай Марий, прикажешь распустить войско?

— Нет, Рутилий, пусть они сначала перекусят, а потом им следует раздать причитающееся жалованье, потому, — тут Марий улыбнулся хитрой, крестьянской улыбкой, — что у голодного желудка нет ушей. [119] Так говорят в моих родных местах.

119

Слова Плутарха.

Войска были очень довольны распоряжением консула. Воины тотчас аккуратно и бережно сложили оружие, вынули из своих ранцев творог, хлеб и начали закусывать, попивая воду, смешанную с уксусом, которую легионеры называли поска.

По окончании обеда они собрались у небольшого стола, поставленного, на возвышении и называвшегося по тогдашнему обычаю трибуной, где и началась раздача жалования. Затем консул Гай Марий сделал знак войску, что хочет говорить и произнес речь приблизительно следующего содержания.

— Солдаты! По воле римского народа я назначен вашим командиром в новой войне, предпринятой против варваров. Мне прекрасно известно, что это назначение вызвало огромное недовольство всех нобилей [120] и прочих благородных, которые ненавидят меня. Им, конечно, хотелось бы, чтобы на этот пост назначили кого-нибудь из аристократов, получивших военные познания в школах, а не на полях сражений, как я, еще вчера никому не известный плебей. Они ненавидят меня за мое происхождение, за то, что мои предки не были благородных кровей, но, мне кажется, лучше заслужить благородство самому лично, чем пытаться унаследовать его от предков. Огромную честь командовать вами, вести вас на трудную тяжелую битву, я заслужил своим потом и кровью и никому здесь не обязан, кроме самого себя. Солдаты! Когда вы увидите меня на поле битвы, вы сами решите, достоин ли уважения меч плебея, не принадлежащего по рождению к благородным римским аристократам.

120

Нобили — знатные лица патрицианского и плебейского происхождения, предки которых занимали курульные должности (диктатора, консула, цензора, претора, трибуна, эдила).

Невозможно описать энтузиазм, который вызвала эта речь консула-плебея у всего собравшегося войска. Всеобщие аплодисменты, восторженные крики как нельзя более убедительно доказывали, что искра, брошенная хитрым горцем, произвела пожар, которому впоследствии суждено будет разгореться по всей римской республике. Немногочисленные патриции, находившиеся в войске, были до крайности изумлены и испуганы. Они ожидали, что полководец, призовет римские легионы к доблестной победе над зарвавшимися варварами. А речь Гая Марии оказалась ни чем иным, как воззванием к солдатам, призывом восстать против сената и аристократии. Бессмертные строки Салюстия и Ливия дают представление о том, до каких чудовищных размеров консул-плебей сумел довести чувство ненависти к сенату и привилегированному сословию у солдат, так неосмотрительно вверенных его командованию.

По окончании речи Гай Марий с торжественностью жреца и ловкостью мясника поспешил принести кровавую жертву и дал клятву верности римскому знамени. Все солдаты с величайшим вниманием следили за этой церемонией, от которой, по их глубокому убеждению, зависел успех или неудача будущей компании. На этот раз знамения были благоприятны и войско уже предвкушало кровавую победу. Вновь раздались аплодисменты и торжествующие восклицания. Затем трубы заиграли поход и легионеры справа по два под командой Рутилия, легатов, трибунов и центурионов двинулись по Клавдиевой дороге, которая должна была привести их в Этрурию, затем в Цезальпийскую Галлию, на реку Родан и наконец в Аквы Секстиевы, где победа над тевтонами вознесла Гая Мария еще выше, одновременно вплотную подтолкнув к краю пропасти.