Ткач
Шрифт:
Услышав, как он произносит такие грубые, но восхитительные слова, она почувствовала прилив вожделения. Рекош всегда говорил с ней так ласково, но это… Это была та его сторона, которую она никогда не видела. И ей она нравилась.
Волосы упали ей на лицо, когда Ахмья склонилась над ним, приподняла зад и отодвинулась. Она заглянула между их телами. Зрелище было эротичным. Волосы на ее лобке были влажными от смазки, его застежки сжимали ее бедра достаточно сильно, что оставляли на коже вмятины, и, что было самым дразнящим из всего, блестящий член Рекоша находился под ее раскрытой киской. Тепло
Ахмья обхватила твердый член. Он дернулся, и она почувствовала, как в нем бьется его пульс. Крепко держа, она выровняла его со своим входом и опустилась ровно настолько, чтобы вошел кончик, прежде чем вернуть руку к груди Рекоша.
Он зашипел, и застежки сжались вокруг ее бедер, притягивая еще немного вниз. Головка члена скользнула глубже внутрь, растягивая ее, и Ахмья ахнула от жгучего ощущения, впиваясь пальцами в его грудь.
Она напрягла бедра, останавливаясь, и приподнялась ровно настолько, насколько позволяли застежки. Они снова резко потянули ее вниз, загоняя головку глубже и растягивая ее еще больше. Хныканье сорвалось с губ, когда ее киска сжалась.
— Твоя щель. Она такая горячая. Такая тугая, — Рекош откинул голову назад, и его ноги заскребли по земле, а руки натянулись в веревках, заставляя шелк и дерево скрипеть. Жвалы заскрежетали, а мускулы резко выделялись под шкурой. — Ах, моя найлия, нить моего сердца. Не останавливайся. Возьми мой стебель. Возьми еще.
Стиснув зубы, Ахмья насадилась на член. Широкая головка продвинулась глубже, и жжение обострилось, превратившись в мучительный ожог. Она замерла, когда боль стала невыносимой. Дыхание перехватило, а на глаза навернулись слезы разочарования.
Осознание обрушилось на нее.
Он был слишком большим, слишком толстым.
Ахмья склонила голову. Ее тело дрожало от эмоций, которые она изо всех сил пыталась сдержать. Она хотела этого, хотела так сильно. Но… не могла этого сделать.
По крайней мере, не в одиночку.
— Рекош… — прошептала она.
— Прими меня, Ахмья, — прорычал он, приподнимая таз и заставляя ее затаить дыхание, когда прижал ее к себе. Шелковые путы натянулись, и кора раскололась на корнях, к которым они были прикреплены. — Больше меня. Всего меня!
— Я не могу! Я… не могу… — она подняла голову, и со слезами на глазах встретилась с ним взглядом. — Ты нужен мне.
Рекош замер под ней.
— Кир’ани ви’кейши…
Затем он зарычал, и его тело дернулось к ней. Веревка натянулась на руках, и дерево и шелк застонали, пока он боролся с оковами. В груди у него заурчало от напряжения. Ахмья чувствовала подавляющее напряжение в нем через каждую точку соприкосновения их тел, чувствовала дрожь, пробегающую по нему, исходящий от него жар, всепоглощающую потребность.
Дерево треснуло, звук был резким, как раскат грома, когда корни, удерживающие его предплечья, хрустнули. Кусочки коры и грязи взвились в воздух. Нижние руки внезапно оказались на ее бедрах, грубые и теплые, когти впились в кожу. Его верхние руки,
Их взгляды встретились за мгновение до того, как Рекош прижал Ахмью к себе, одновременно приподнимая таз и глубоко загоняя член.
Жгучая боль пронзила Ахмью, перехватывая дыхание и затуманивая зрение.
Когда мир снова обрел четкость, она обнаружила, что упала на Рекоша и теперь смотрит вниз, на его грудь, вонзив ногти в шкуру. Она прерывисто дышала. Между ее бедер пульсировала необъятная полнота, сопровождаемая жгучей болью.
Может быть, ей следовало больше испугаться его размеров, потому что в тот момент, когда он вошел в нее, ей показалось, что она разорвалась пополам. Она знала, что первый раз будет болезненным, знала, что его размер будет одной из причин этого, когда он вторгнется в ее неопытное тело, но черт возьми!
?
Грудь Рекоша поднималась и опускалась в такт резким вдохам, каждый из которых прерывался рычанием. Его руки сжимали ее бедра, как тиски, а тело сотрясалось под ней.
— Ви’кейши? — его голос был хриплым и с оттенком страдания.
— Я в порядке, — тихо сказала она. — Мне просто… нужна минутка.
— Уль ан'ви селек. Пожалуйста.
Очень короткое время.
Ахмья подняла на него глаза и усмехнулась, не в силах проигнорировать юмор в нетерпении. Но этот смешок оборвался, когда она опустилась еще ниже на его ствол, и более толстая выпуклость у основания еще больше растянула ее киску.
Рекош напрягся, пальцы сжались, когда его член дернулся внутри нее. Он издал низкий, короткий звук, который мог быть еще одним рычанием — но мог быть и ее именем. Звук прошел через него и проник в нее, вибрируя у клитора и заставляя прерывисто дышать.
Она чувствовала биение его сердец под ладонями и его эхо внутри себя, там, где глубоко был похоронен член. Боль, которая была такой острой, уходила в небытие.
Ахмья для пробы пошевелилась, и когда боль не появилась, она оперлась на руки и приподняла бедра, чувствуя, как медленное скольжение члена расширяет ее изнутри. Дрожь восторга пробежала по ее телу, и она опустилась еще раз. Теперь боли почти не было. Все, что осталось, — это абсолютная, блаженная наполненность.
— Аксин вукс сит, — прохрипел он, когда его ноги задвигались, разгребая землю, как будто в поисках опоры. Он приподнял таз и уставился на свой член, исчезающий в ее теле. Рекош обнажил клыки. — Горячая, как огонь, гладкая и нежная, как шелк. Мой цветок. Моя найлия.
Он встретился с ней взглядом и выпалил:
— Моя.
Ахмья смотрела в алые глаза, продолжая медленно объезжать его, принимая так глубоко, как только могла. Каждый удар разжигал жгучее желание в ее сердцевине, потребность в большем. Это было то, на что она надеялась. То, о чем она мечтала. Не просто ощущение, но близость — интимность, которой она жаждала так долго.