Тьма над Лиосаном
Шрифт:
Геновефа перекрестилась, все еще продолжая присматриваться к станку, затем, потрясенная, взглянула на Пентакосту.
— Что у вас на уме, высокородная госпожа?
Пентакоста рассмеялась.
— Ты вспоминаешь о моем звании, только когда сердишься, милая медхен. Чем же я рассердила тебя?
Геновефа потупилась, потом вздернула подбородок.
— Комната сына Пранца находится прямо под швейной. О чем вы думали, когда шли сюда?
— Слуга Беренгара спит в ногах у своего господина. Расспроси его, развлекались мы тут или нет.
— Он всего лишь слуга и скажет то,
— Тогда разузнай, кто дежурил в эту ночь у огня. И поговори с ним, выведай, было ли тут что-нибудь. Он не слуга и скажет правду. — Пентакоста встала со стула. — Я основательно потрудилась и теперь готова уснуть. Так крепко, что мне позавидует сам Христос Непорочный.
Она перекрестилась и одарила служанку улыбкой. Самой обворожительной из арсенала своих обольщающих средств.
— Я переговорю с караульным, — с непримиримым видом отозвалась Геновефа. — А вы, если далее будете вести себя столь безрассудно, вскоре окажетесь в Лоррарии, у отца, который вряд ли обрадуется вашему возвращению.
— Этот развратник, возможно, мне и обрадуется, — вспыхнула Пентакоста, — но этому не бывать. Я скорее сбегу от вас всех и сдамся датчанам. — Она вскинула голову и прошествовала мимо Геновефы к дверям. — Я иду спать и намереваюсь как следует отдохнуть, а ты можешь стеречь меня хоть весь день, если хочешь.
Это был ловкий ход, позволяющий ей без помех выспаться днем, чтобы освободить ночь для старых богов и показать им заговоренную ткань.
Спустившись на нижний этаж, она взглянула на дверь, ведущую в обиталище иноземца. Ей мучительно захотелось открыть ее и войти, но она понимала, что время еще не настало. Ничего, через несколько дней грядет полнолуние — и она наконец-то восторжествует над Ранегундой, а эта дверь растворится перед нею сама.
Когда Пентакоста вышла из швейной, Геновефа внимательно огляделась вокруг, чтобы выяснить, чем занималась здесь ее госпожа, ибо знала по опыту, что любое тайное занятие всегда связано с чем-либо пагубным. Она тщательно обыскала всю комнату в поисках талисманов и амулетов, могущих подсказать, какие силы привлекались хозяйкой для осуществления ее тайных намерений, однако ничего серьезного не нашла и рассеянно взяла в руки моток черной пряжи. Но тут же, словно обжегшись, выронила его и подула на пальцы. Потом дважды перекрестилась, надеясь, что колдовство, заключенное в пряже, не успело перескочить на нее, затем выбежала из швейной и бросилась вниз по лестнице, страшась оглянуться назад. Там могло оказаться нечто ужасное, например, та же черная шерсть, преследующая ее, чтобы опутать ей ноги.
С бешено бьющимся сердцем она бежала по заснеженному двору к южной башне и чуть не упала, толкая тяжелую деревянную дверь. Потом ударом ноги закрыла ее и стала взбираться по лестнице на третий этаж, страстно желая, чтобы Ранегунда оказалась на месте. Та и впрямь была у себя, но она говорила с Дуартом, и Геновефа в изнеможении рухнула на стоящую в коридоре скамью.
Староста поселения хмурился, лицо его выражало крайнюю степень неодобрения.
— Надо бы все же послать монахам зерно, — бубнил он угрюмо. — Урожай у них был весьма
— Как и мы их подтянем, — отрезала Ранегунда. — Уже к новому году.
Она все-таки вняла словам Сент-Германа и отобрала у поваров и крестьян летнюю рожь, но не решилась ее уничтожить и держала в запасе. Пусть сначала докажет, что болезнь гнездится в зерне, ведь мука уже на исходе.
— Они зависят от нас, — рискнул напомнить Дуарт. Он почти полностью оправился от приступа помешательства, но время от времени у него все еще судорожно подпрыгивали бровь и щека. — Мы удручим Христа Непорочного, если не накормим монахов.
— У них есть собственные поля, и они работают на них, как и мы. Но все равно я поддержала бы их, однако мне надо кормить людей, оставленных здесь маргерефой. Еще тридцать девять ртов на все тот же припас — это отнюдь не мало. Я поклялась заботиться о жителях крепости, а не об обитателях монастыря Святого Креста. Мой брат слышал клятву.
Она зябко поежилась, ибо утренний холод давал себя знать.
Отдышавшаяся Геновефа сунулась в дверь и воззвала:
— Герефа!
— Сейчас, Геновефа. — Ранегунда кивнула. — Обожди пять минут — и я выслушаю тебя. — Она выжидающе глянула на Дуарта. — В деревне сейчас есть лишний сыр. Отвези им мешок сыра. Добавь к нему пару корзин репы и одну из дойных коз. Для молока или на мясо — как пожелают.
— Ваш брат не порадуется такому решению, — гнул свое Дуарт. — Вы должны блюсти его честь, как и честь крепости Лиосан.
— Если мой брат сочтет, что я его подвела, пусть приедет и сам все проверит, — резко отозвалась Ранегунда. — А потом пусть покажет, как выправить положение.
Она тряхнула головой, забрасывая за спину косы.
— Сыр, репа, коза, — повторил для памяти Дуарт.
— И если у жены Дженса остался мед, отвези им и меду. Гизельберт любит мед, по крайней мере любил, — сочла нужным добавить она, вспомнив о строгости монастырского быта.
— Я скажу ему, что вы так распорядились, — произнес Дуарт со страдальческим видом.
— Конечно. Он поступил бы так же. — Ранегунда без трепета встретила взгляд старика. — Можешь не сомневаться.
Дуарт сдался и, отступая назад, поднес руку ко лбу.
— Кого взять в охрану?
Ранегунда задумалась.
— Герента, Фэксона и… и еще Северика. — Она помолчала. — Прихватите с собой алебарды и возьмите подкованных лошадей. Каких, спросишь у Сент-Германа. А мула выбери сам.
— Конечно, герефа, — ответил Дуарт и с перекошенным нервной гримасой лицом двинулся к двери.
Как только он удалился, Геновефа подступила к столу.
— Прошу простить меня за плохое известие. Я бы смолчала, но… — Она поднесла руки к лицу. — Это ужасно, ужасно.
— Что тебя ужасает? — спросила сочувственно Ранегунда.
Она уже поняла, что дело нешуточное, ибо заметила, как бледна ее гостья.
— Я видела… Я не хочу говорить, но должна. Это дурно… ох, как это дурно!
Геновефа перекрестилась и, боязливо оглянувшись на дверь, замерла.
— Ну? — Ранегунда взяла ее за плечи и легонько встряхнула. — Что ты видела? Говори.