Тьма над Петроградом
Шрифт:
Перед этой разношерстной толпой прохаживался осанистый мужчина с длинными, лихо закрученными усами, как у знаменитого борца Поддубного. Этот усатый господин был одет в хорошо пошитый английский френч и отличные хромовые сапоги, заливисто скрипевшие при каждом шаге. На голове у него красовалась лихо заломленная кубанка. Обращаясь к пестрой толпе, этот господин говорил:
– …и когда наконец рухнет прогнивший кровавый большевистский режим, мы войдем в опустевшие города как победители! Нет, мы не войдем – мы въедем в них на белых конях свободы!
– Где ж столько
Усатый сверкнул глазами в ту сторону, но ничего не сказал, а только воскликнул с воодушевлением:
– Споемте, братцы!
Из пестрой толпы анархистов выдвинулась вперед тщедушная старушка в поношенной черной кофте и черной косынке, повязанной на коротко стриженных седых волосах. Сложив руки на животе, старушка запрокинула голову и тонким визгливым голосом запела:
Споемте же, братцы, под громы ударов,Под взрывы и пули, под пламя пожаров,Под знаменем черным неравной борьбы,Под звуки набата призывной трубы!Остальная толпа довольно недружно подхватила:
Разрушимте, братцы, дворцы и кумиры,Сбивайте оковы, срывайте порфиры,Довольно покорной и рабской любви —Мы горе народа затопим в крови!Старушка-запевала начала было следующий куплет, но в это время бравый шарманщик закрутил ручку своего самоходного инструмента, механический орган издал простуженный скрежет, и из него полилась тоскливая мелодия. Шарманщик откашлялся и, немилосердно фальшивя, затянул:
Белой ака-ации грозди душистыеВновь ароматом полны-ы…Анархисты сбились и растерянно замолчали. Из их рядов вырвался здоровенный чернобородый детина – тот самый, что незадолго до того ловко орудовал плетью. Подскочив к шарманщику, он ухватил его за плечо, встряхнул и заорал:
– Ты, контра недорезанная, гидра поганая, что учиняешь? Провокатор чертов, растудыть тебя так! Песню революционную испортил! Да мы же тебя за это сейчас на осине вздернем, как иуду, как предателя народного дела и подлого буржуазного наймита!
Бородач хотел было сбить шарманщика с ног, но тот, с неожиданной для слепого ловкостью, сбросил со своего плеча руку и толкнул анархиста с такой силой, что тот отлетел на несколько шагов и шлепнулся на траву. Тут же вскочив, он вытащил из деревянной коробки, болтавшейся на боку, огромный «маузер» и навел его на шарманщика.
Дело завершилось бы трагедией, но тут глава анархистов, усатый господин в кубанке, вышел вперед и схватил взбешенного бородача за руку, воскликнув:
– Ты на кого, Савелий, руку поднимаешь? Ты в кого из своего «маузера» целишься?
– В этого подлого провокатора! – пропыхтел бородач, сверкая глазами.
– Нет,
– Гад и провокатор! – выдохнул Савелий, с ненавистью глядя на шарманщика. – И никакой он не слепой! Ишь, как дерется ловко!
– Неправильно ты говоришь, Савелий! Этот бедный человек – он и есть наш великий народ! Это за его кровавые мозоли, за его погасшие глаза мстим мы кровавым сатрапам! И это не он слеп, Савелий, а ты! Потому что хотя глаза этого бедняка и не видят, зато он видит своим сердцем! Он пришел к нам, к борцам за народное дело! А ты, Савелий, поднял руку на него, поднял руку на народ…
– Говорю тебе, Игнат, никакой он не слепой! – прохрипел бородач, подскочил к шарманщику и ловким ударом сбил с него очки. Все увидели белесые незрячие глаза, слепо взирающие перед собой.
– Зачем же вы так, господин хороший… – с глубокой обидой в голосе проговорил шарманщик. Он опустился на колени и принялся шарить в траве, отыскивая свои очки.
– Видишь, Савелий, как ты человека обидел? – сурово проговорил главарь анархистов. – Нет тебе прощения! Радуйся, что наша революционная законность строга, но справедлива! Как ты есть верный борец за народное дело и пламенный анархист, неоднократно проливавший кровь, мы на первый раз прощаем тебе твою идейную слепоту. Но впредь будь более идейно зорким! Учись у этого бедного слепого человека! – С этими словами анархист опустился на колени, поднял темные очки и надел их на шарманщика, проговорив с пафосом: – Прости, брат! Надень свои очки и помни – Игнат Кардаш за народ жизни своей не пожалеет! А ты и есть тот самый народ! – Поднявшись во весь рост и подав руку шарманщику, Кардаш совсем другим тоном спросил: – А вот этот твой инструмент можно на другую песню настроить?
– Можно «Маруся отравилась…», – с готовностью ответил шарманщик, – или еще «Я на горку шла, тяжело несла…».
– Это, конечно, лучше, – вздохнул анархист, – это все же о страданиях трудового народа, о непосильном гнете, который он испокон веку несет на своих плечах. Однако мне бы хотелось услышать что-нибудь более идейное, что-нибудь зовущее на борьбу… к примеру, нельзя ли настроить твою машину на марш анархистов? Знаешь, брат, вот это – «Под гнетом буржуев, под гнетом цепей, их много по тюрьмам, на плахе убитых…»
– Ну, попробовать-то можно… – неуверенно проговорил шарманщик. – Вы мне еще разочек напойте поразборчивее…
– Это тебе наша Маруся напоет! – Кардаш подвел к шарманщику худенькую старушку-запевалу. – У нее слух хороший и идейность высокая. Она, брат, всю жизнь по тюрьмам да по каторгам за народ страдала, за тебя, значит… ну ладно, вы с ней потом этот вопрос обсудите, а сейчас, братцы, у нас другое в повестке. Сейчас у нас братская трапеза!
Анархисты оживились, заговорили и потянулись к входу в графский дворец.