Тьма надвигается
Шрифт:
– Ты же на посту, солдат, – напомнил Сабрино. Когда дело касалось его соотечественников и женщин, напомнить было нелишне. – Тебе все равно придется заплатить, и может оказаться, что ты получишь не только то, за что отдал деньги…
Женщина возмущенно взвизгнула; должно быть, она понимала альгарвейский, даже если не могла на нем объясниться.
– Ушла, – скорбно сообщил часовой.
– Вот и славно! – крикнул ему Сабрино.
Часовой фыркнул – должно быть, у него на этот счет имелось иное мнение. Что ж, если и так, ничего
Когда следующим утром Сабрино поднял в воздух своего дракона, оказалось, что валмиерцы действуют как и предсказал Домициано: с яростью отчаяния они набросились с запада на альгарвейские части, преграждавшие им путь к отступлению. Каждый их дракон нес полные корзины ядер, чтобы вывалить их на головы врагам. Но бомбардировочные драконы, отягощенные опасным грузом, летели медленно и маневрировали неуклюже. Крыло, которым командовал Сабрино, выжгло с небес немало вражеских ящеров и сбило выстрелами неудачливых седоков. Лишь немногие сумели присоединить разрушительные силы своего багажа к наземной атаке.
И наступление шло лишь с одного направления – с запада. Увидав, как жалко выглядят попытки валмиерцев к востоку от альгарвейского клина начать атаку, Сабрино лишь ухмыльнулся. Если его соотечественникам удастся сдержать отчаянный порыв ударной армии Валмиеры, держава рухнет к их ногам.
И альгарвейцы сдержали противника, хотя это стоило им двух дней ожесточенных боев. Подкрепление шло непрерывным потоком, дорогами и становыми караванами. Отступающие валмиерцы разрушили кое-где сеть становых жил, но именно «кое-где» и вдобавок «кое-как», что вполне соответствовало их манере вести войну. Обойти разрушенные участки стороной солдатам Мезенцио не составляло труда.
К исходу третьего дня стало ясно, что валмиерцам не прорваться. Когда тем вечером Сабрино направил своего ящера на посадку, усталость пронизывала все его тело, но не касалась улыбки.
– Вина мне! – крикнул он первому же подошедшему драконеру. – Вина, и поскорей! Мы их взяли! Теперь они никуда не денутся!
– Они нас разгромили, – тупо повторил Скарню, привалившись к стволу старого каштана. Он настолько выбился из сил, что без опоры не мог даже сидеть. – Мы зажаты между молотом и наковальней, и нам не выбраться.
– Они двигаются так быстро, проклятые! – пробормотал сержант Рауну. Хотя ветеран был намного старше молодого маркиза, которому подчинялся, выглядел он бодрее, хотя разница уже становилась академической. – Они всегда появятся на день раньше, чем ты думаешь, и всякий раз приведут вдвое больше народу, чем тебе кажется. В Шестилетнюю все было иначе.
Последнюю фразу он уже затер до дыр за время нынешней злосчастной кампании.
– Наши солдаты разбегаются или просто бросают жезлы и сдаются первому встречному рыжику, – проговорил Скарню.
Рауну кивнул.
– Видно же, что надежды никакой не осталось,
– А простой народ и без того не желает сражаться за дворянство, – добавил Скарню.
– Вашбродь, я бы этого не говорил, – ответил Рауну. – Но раз уж вы сами, так пропади я пропадом, коли не так оно и есть.
– Так что ж они, скорей альгарвейцам служить будут? – Скарню знал, что в голосе его звучит досада, но молодой капитан ничего не мог с собой поделать. – Если они думают, что рыжики обойдутся с ними лучше, чем правители родной крови, их ждет жестокое разочарование.
Рауну промолчал. Он был сержантом со времен Шестилетней войны. И никогда не поднялся бы в чинах выше, прослужи он королю Ганибу хоть сто лет. Что сержант мог расходиться во мнении со своим командиром, маркизу пришло в голову значительно позднее.
Сейчас его больше занимали проблемы не столь отвлеченные.
– Мы не в силах вырваться, – промолвил он, – если включать в это «мы» всю армию. – Рауну кивнул. – А раз прорваться к своим мы не можем, нам остается только сдаться или продолжать сопротивление, пока нас не перемолотят.
– Так и выходит, вашбродь, – отозвался сержант.
– Но альгарвейцы не могут быть везде, особенно к востоку от нас, – продолжал капитан скорей про себя, чем обращаясь к ветерану. – Их всегда толпы там, куда нацелен главный удар, но их фронт имеет свои слабые места.
– Тоже верно, вашбродь, – согласился Рауну. – На прошлой войне все иначе было. Тогда по обе стороны фронта плюнуть некуда было. Но альгарвейцы научились перебрасывать войска так быстро да ловко, что им не надо держать большое войско везде – только там, где это важно, как вы сказали.
– А это значит, – сделал вывод Скарню, – что, если мы попробуем просочиться маленькими отрядами, у нас остается хороший шанс пройти незамеченными в те области страны, куда рыжики еще не добрались. И продолжить бой.
– Стоит попробовать, наверное, – промолвил Рауну. – Здесь нам делать нечего, это ясно как день. Может быть – может – дальше на востоке нам удастся задержать их. Заметят нас рыжики – ну заметят, и что с того? Или поляжем в бою, или коротать нам деньки до конца войны в лагерях.
Скарню оба варианта казались равно непривлекательными, но, оставшись на месте, он вынужден был довольствоваться ими. А пустившись в бега, имел хоть мизерный, но шанс остаться на свободе и отомстить Альгарве.
– Собирай роту, или что там от нее осталось, – приказал он Рауну. – Пусть солдаты сами сделают выбор. Приказывать им отправиться с нами я не могу – мне кажется, что шансов у нас немного.