Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
Однако у Офицерского собрания весь этот сброд чувствует себя в безопасности. Отсюда недалеко до королевского дворца, в двух шагах префектура полиции — главная покровительница этой растленной молодежи, которую председатель национал-царанистской партии Юлиу Маниу, захлебываясь от восторга, называл «опорой и надеждой страны».
На углу улицы Брезояну и бульвара Елизаветы, около газетного киоска, много народа. На цементной тумбе расклеены листки с заголовками газетных статей. Илья протиснулся вперед:
«Прибытие в страну первой партии германских самолетов типа «Юнкерс»; «Во Франции раскрыта итальянская шпионская
Илья не стал дочитывать. Опять то же самое… Твердят о неизбежности войны, солнце печет, под ложечкой сосет. Илья, усталый, шатаясь, направился к вокзалу.
Чтобы сократить путь, он, не доходя до лицея «Лазэр», свернул в парк Чишмиджиу. Здесь было прохладнее, чем на асфальтированных улицах. В тени стояла скамейка, и Илья решил передохнуть. Но не успел он вытянуть ноги, как к нему подошел старичок с зеленой повязкой на рукаве и оторвал билетик… Пришлось извиниться и встать. Оказывается, чтобы присесть в парке под открытым небом, тоже нужны деньги… Вот так порядки! Илья прибавил шаг, но подметка левого ботинка зацепилась за плиту каменного тротуара. Двигаться дальше было невозможно. Пришлось привязать подметку шнурком и ступать осторожно. Это событие немного отвлекло его от мыслей о хлебе… На другой стороне улицы дворник поливал тротуар. Илья подошел напиться, но вода оказалась теплой и неприятно отдавала запахом нагретой солнцем резины. Он долго отплевывался, казалось, что в пустом желудке застрял кусок прелого шланга. Только теперь Илья почувствовал, что пот льет с него ручьем; рубашка прилипла к спине. Он снял тужурку. До вокзала было уже недалеко. Почти у привокзальной площади ему пришлось приспособить к подметке второй шнурок. Увидев у него в руках тужурку, проходивший мимо крестьянин, подошел и, ни о чем не спрашивая, стал ее рассматривать.
— Сколько дать? — спросил вдруг крестьянин.
Илья удивился… но перед глазами мелькнули деньги… а это значит хлеб… Тот самый, свежий, с румяной коркой… Илья проглотил слюну, посмотрел на тужурку… Жалко ее, конечно… Но хлеб… Покраснев, он сказал: «Сотню…»
Крестьянин плюнул себе на ладонь, растер, взял руку Ильи и, размашисто хлопнув, проговорил: «Четыре двадцатки… Даю хорошо, не торгуйся! Ты за нее, наверное, и полсотни не уплатил… Тридцатку заработать — достаточно…»
Доказывать, что вещь собственная, купленная матерью у богатых родственников, — бесполезно. Илья вдруг почувствовал слабость… Сделка состоялась. Тужурка со следом гимназического номера на рукаве перешла к новому владельцу. «Может быть, все же удастся найти работу, — думал Илья. — Пока что и так тепло, а там видно будет».
Первым делом Илья купил серый, еще теплый хлеб и бутылку холодного лимонада. Пока сапожник прибивал подметку, от килограммовой полбуханки почти ничего не осталось…
— Тебя прокормить, — сказал сапожник, — не так просто… Нас пятеро, а съедаем один хлеб в день, да и то не всегда. Должно быть, ты грузчик?
Илья кивнул головой — рот был полон.
У вокзала Илья читал пожелтевшие объявления. Кругом не было ничего такого, что могло бы сулить ему работу.
Таких, как он, здесь толкалось немало. Только у них уже был опыт. Еще издалека, как бы прикинув, у кого можно заработать, они
Илья понял, что здесь околачиваться нет никакого смысла, и пожалел, что сразу не согласился работать на лесопильном складе… Никак он не мог себе этого простить. Куда теперь идти? И Томов снова побрел искать работу…
XII
От парикмахера мадам Филотти, как правило, возвращалась в приподнятом настроении. Хлопоча на кухне, она напевала давно забытую даже людьми ее возраста песенку «Креолка, твои глаза ярче факела!» и радостно улыбалась. Последнее время это случалось редко, но, побывав на людях, особенно в парикмахерской, где она много лет проработала маникюршей, мадам Филотти, казалось, сбрасывала с плеч пятнадцать-двадцать лет.
В пансионе уже знали, что в этот вечер мадам Филотти может рассказать какую-нибудь сногсшибательную новость десятилетней давности, оборвать не понравившийся ей разговор, напомнить, что надо своевременно платить за койку, или в сердцах отчитать кого-нибудь из квартирантов за то, что он слишком сильно хлопает дверью. Но уже на следующий день, поглощенная повседневными заботами, она снова становилась добродушной и покладистой. Жильцы понимали ее и поэтому, когда мадам Филотти возвращалась из парикмахерской, были предупредительны, а должники старались не попадаться на глаза. Даже старик Георгицэ напоминал:
— Э, ребятки, уберите-ка со стола! Сегодня мадам Филотти пошла к парикмахеру.
В тот вечер, когда мадам Филотти отсутствовала, ня Георгицэ, племянник супругов Филотти Аурел Морару и Войнягу играли в домино. Вдруг Войнягу опросил:
— Что, коана Леонтина ушла в город?
Ня Георгицэ, не отрывая глаз от костяшек, кивнул головой.
— Откомпостировать абонемент на перманент?
— Ыгы! Омолаживаться пошла…
— Тэ! — Войнягу уронил изо рта сигарку, — я, братцы, сегодня горю!..
Морару рассмеялся:
— А что, в долгу?
— В долгу, Аурика. Обещал привезти известь, да вот уже какой день все забываю… Тьфу, черт побери…
— О, тебе сегодня достанется, — подзадорил ня Георгицэ. — Она еще утром вспоминала тебя, плиту хотела побелить.
Войнягу вздохнул и почесал затылок.
Когда хозяйка пансиона вошла, гордо держа голову, игроки горячо спорили: кто-то к пятерке поставил четверку. При появлении мадам Филотти воцарилась тишина, и все невольно стали прислушиваться к доносившемуся из приемника голосу диктора:
«С о ф и я. Агентство ДНБ сообщает, что два дня тому назад в Нюрнберге с большой речью выступил Адольф Гитлер…
К о п е н г а г е н. В связи с новыми притязаниями рейхсканцлера, общественность Соединенного Королевства находится под тяжелым гнетом, обусловленным…
Л о н д о н… Сегодня, 15 сентября, утром на Истонском аэродроме, перед вылетом в Берлин, премьер Великобритании Невилль Чемберлен в сопровождении сэра Горация Вильсона, в присутствии лорда Галифакса с супругой и большого числа руководящих чиновников министерства иностранных дел заявил, что…
Т о к и о… Премьер Англии, видимо, тронутый тем, что его пришло приветствовать так много людей, назвал рейхсканцлера «the F"uhrer»!»