Тьма сгущается перед рассветом
Шрифт:
Войнягу сплюнул:
— Вот уж действительно удав с зонтиком!.
— Чего ты бубнишь? — огрызнулся ня Георгицэ.
— «Бубнишь!» Твой Чемберлен опять на попятную… Мало того, что летит за милостыней к шакалу, так еще ему и пятки лижет, «фюрером» величает!
— Так это же дипломатия, — успокаивал ня Георгицэ, — чудак ты! Чемберлен добивается своего…
Морару заметил:
— А толк какой от этой дипломатии? Гитлер все равно будет своего добиваться. А на предложения Советов заступиться все отмалчиваются. Небось в Россию Чемберлен не едет, а к Гитлеру мчится… Дипломатия!
Но Войнягу продолжал возмущаться:
— Нет, ты только слушай, Ауреле: Чемберлен называет Гитлера «фюрером»… Ты понимаешь, что это
Мадам Филотти, сидевшая в углу, обернулась к Войнягу:
— Гитлер — это все же Европа! — сказала она. — Цивилизация! А большевики — Азия, народ дикий. И от них всего можно ожидать.
Мадам Филотти никогда не вмешивалась в разговоры о политике, но сегодня… сегодня ей было все дозволено… Обычно хозяйка пансиона больше всего боялась повышения налогов, войны или революции (это для нее было все равно) и особенно бомбежки с аэропланов… Если не считать еще страха перед морозами. А тут вдруг такие слова!
Войнягу весело подмигнул, а ня Георгицэ шепнул ему в ответ:
— Погоди, погоди, она сейчас вспомнит про известь…
Но племянник почему-то не захотел сделать своей тетке «скидку на парикмахерскую».
— Это вы, тетушка, наверное, повторяете болтовню того горбуна из цирюльни?
Мадам Филотти любила племянника как сына, всегда была с ним добра, считала его умным, и что бы ни говорил ее Аурел — считалась с его мнением, но сейчас ответила довольно резко:
— У господина Заримбы не цирюльня, а настоящий salon de coiffure! И если с человеком случилось несчастье, смеяться грешно — это все от господа! Что же касается политики, то он в ней разбирается лучше тебя. Да! Это я уж как-нибудь сама знаю… И клиентура у него солидная…
— О да, солидная!.. Такая же «солидная», как и сам господин Заримба… — не удержался ня Георгицэ.
— Ты уж сиди. Я знаю господина Заримбу лучше вас обоих и не первый год.
— Знать знаете, тетушка, да не совсем…
— Уж не беспокойтесь! Из всех парикмахеров столицы только господина Заримбу приглашали к германскому послу завивать его жену. Я сама видела, как за ним прислали автомобиль из посольства.
— А если знаете, тетушка, спросите-ка у вашего господина Заримбы, что это он совсем недавно делал по пятницам в «Зеленом доме?» — произнес Морару.
— Да что ты, Аурика, милый… Ты понимаешь, что ты сказал? Господин Заримба в «Зеленом»!..
Аурел не дал тетушке договорить:
— Еще когда я работал на такси, лично видел его там. Он выступал перед зеленорубашечниками. Помню, что горбун этот не мог говорить с трибуны, ведь она высокая и его не было бы видно, так он стоял рядом с ней.
Мадам Филотти могла перепутать что угодно. Что же касается «Зеленого дома»… О нет!.. Она хорошо помнила, как всего год назад другой ее племянник, ученик ремесленной школы, оказался жертвой головорезов. Парень впервые приехал в Бухарест на каникулы — посмотреть столицу. Вместе со своей двоюродной сестрой он возвращался с выставки «Луна Букурешть». К ним пристали несколько здоровенных парней и без всяких церемоний стали прикреплять к его куртке свастику. Племянник сказал, что денег у них только на трамвай… Кончилось тем, что он оказался в больнице… Теперь, услышав от Аурела, что господин Заримба посещал «Зеленый дом», мадам Филотти застыла на месте от неожиданности. Она только неуверенно переспросила:
— Господин Заримба с этими бандитами?
Морару утвердительно кивнул головой.
— А что, тетушка, господин Заримба для вас святой?
— Не святой, но я… я… никогда бы не подумала, что он… — мадам Филотти растерянно пожала плечами, не зная, что ответить.
Войнягу, будто между прочим, заметил:
— Оттого, наверное, господина Заримбу и приглашают к жене германского посла…
…События последних лет окрылили господина Заримбу. Перспективу он почувствовал во время пребывания у власти
Господин Заримба жаждал наступления «нового порядка» в стране, а пока, неожиданно для окружающих, отказался от второго зала. Вскоре здесь открылся магазин радиоприемников. Заримба снова разгородил первый зал на мужское и дамское отделения.
Мадам Филотти недоумевала:
— Я знала Заримбу как скромного человека. В самом деле, из двух своих залов он один уступил под магазин…
— Все «зеленые» скромные… только душу вынимают, — не сдавался Войнягу.
Мадам Филотти задумалась. Потом, словно очнувшись, сказала:
— Погодите! Что вы мне голову забиваете! Ты же мне сам, Георгицэ, говорил, что Заримба либерал… Забыл?
— Нет, не забыл. Но это было давно. А кто его знает, кем он стал сейчас… Лет десять, если не больше, прошло с тех пор!
Вмешался Морару:
— Когда-то он мог быть не только либералом. Знаю, что и в «Зеленом» он бывал. Собственно говоря, особой разницы между ними нет… Что железногвардейцы, что там царанисты, гогисты, кузисты или либералы — одна шайка… Все стоят друг друга…
Ня Георгицэ взглянул на Аурела, потом на Войнягу, и, откашлявшись, отошел к приемнику.
Войнягу подмигнул Аурелу на старика, давая понять, что сравнение либералов с железногвардейцами задело ня Георгицэ. Старик больше всего симпатизировал либеральной партии. А к левым партиям или, скажем, к коммунистам, о которых знал только понаслышке, ня Георгицэ относился скептически… «Чтобы оборванцы руководили страной? Они же в приличном ресторане не умеют себя держать, — как-то высказался он, — а еще хотят быть министрами!» Иногда, правда, он признавал, что коммунисты честные, но… фантазеры.
Теперь он ходил туда-сюда, то и дело откашливался и исподлобья поглядывал на Войнягу.
Морару, опасаясь, что завяжется разговор о либералах, напялил кепку и направился к выходу. У ворот он услышал голос запоздалого газетчика, доносившийся откуда-то с Дудешть: «Ултима ора-о! Внезапная перемена настроения в Англии! Чемберлен и Гитлер разрешили чехословацкую проблему!.. Ултима ор…»
Морару остановился в раздумье. Куда идти? Вначале он хотел было пойти по Вэкэрешть в сторону кинотеатра «Избында», но передумал и повернул вверх по Дудешть. На углу он заглянул в закусочную. Здесь было тихо. Трое мужчин сидели за столом, попивая мутное вино. Тарелочки их уже были пусты, они о чем-то шептались… Изредка прорывался смешок и собеседники оглядывались… За столиком напротив старик с большими седыми усами, в испачканной мелом форменной фуражке городской управы — должно быть сторож или мусорщик — пил цуйку и тихо сам с собой разговаривал. Когда Морару подошел к стойке, до него донеслось бормотание: